Евсиков помнил, как обычно кутили меркуловские подчиненные. Обосновавшись с вечера в каком-нибудь «Яре» или «Метрополе» господа офицеры чинно начинали с пива и раков, шампанского и трюфелей, затем, чувствуя себя на подъеме, плавно переходили на столовое вино №21 заводов Петра Смирнова и копченого поросенка. Если выступал кордебалет, то Шуша и Гера непременно вылезали на сцену и исполняли строевую песню Псковского кадетского корпуса «В бою имею я удачу…». Если же играл ансамбль, то, обняв музыкантов, два тенора горланили пошловато-приторное «Стань моею только раз, а второй уж будет лишним…» поэта Эдика Печорского. После таких пируэтов, обычно, неестественное безобразие разгулявшихся меркуловцев пыталась пресечь охрана заведения или вызванная метрдотелем полиция. Меркуловские же отчаянно противились и, не желая сдаваться без боя, палили из табельного оружия в потолок. В довершении, находясь в «Яре», кто-нибудь из них спускал на визжащую в испуге публику, разъяренного выстрелами и криками, ресторанного медвежонка, ну а, бывая в «Ладоге», Васю Романова или Геру кидали в бассейн с шампанским к плававшим в обличии русалок голым бабам. Веселилась компания необузданно, дико и от всей русской души, но правда лишь до той поры, пока не приезжала группа захвата Департамента Московской полиции с Каретного Ряда. Пьяных и оборванных контрразведчиков волокли в сверкающий мигалками «черный ворон» и увозили в Петровский замок. А на следующее утро, при присутствии в своем кабинете Великого князя Николая Павловича Романова, их распекал генерал-лейтенант Меркулов. Вася, сын Светлейшего, стоял вместе со всеми в качающейся шеренге и не осмеливался глядеть на отца. Впрочем, всё вскорости забывалось, и Шуша с Герой Павловым готовили новый набег на столичные ресторации, агитируя и соблазняя ещё кого-нибудь.
Время от времени Евгений тоже участвовал в бесшабашной гульбе меркуловцев, но трезво оценивал ситуацию и не впадал в крайности. Во время одного такого загула он и познакомился с Ривой. В тот день Контрразведка поминала двух своих сотрудников, отдавших богу душу, черт знает в каком краю и неизвестно за чем. И потому, когда в банкетном зале «Астории» завязался неизменный скандал и вспыхнула потасовка, мрачный, но трезвый Евсиков, допивал уже вторую бутылку водки, пытаясь залить горечь потери. Хотя майор полагал, что в такой день господам офицерам не подобало бы так распускаться, он не мог не помочь Васе, которого отчаянно молотили трое. Косолапым медведем майор полез в свалку и, мордуя какого-то азербайджанского купчишку, вдруг натолкнулся на испуганный взгляд двух красивейших глаз. Сжавшись от предчувствия нехорошего и не пытаясь выбраться из драки, хрупкая девушка застыла возле опрокинутого столика в груде битой посуды и изломанных цветов.
—Уходите! — рявкнул ей Евгений, на миг отпуская купчишку, но она только сильнее испугалась его рыка.
—Да не стойте вы тут, как дура! — вновь крикнул он, и его снесло волной нападавших. Трещали столы, летели стулья и дорогущий хрусталь, осколки которого обильным ковром усыпали паркет, скрипел у дерущихся под ногами. Отчаянно визжали дамы и давились в дверях спасающиеся, а она стояла, одинокая и печальная, как будто покорно ждала смерти.
—Не выдай, православные! — кричал где-то на другом конце зала Герка Павлов, ведя бой стенка на стенку.
—Уйдёте ли вы, наконец, сударыня? — стряхивая с себя российское купечество, устало спросил Евгений, подходя к ней.
—Бежать нельзя, бежать нельзя, — скороговоркой заговорила она, — иначе убьют в спину.
Бог ты мой, тогда подумал Евгений, до чего мы дошли!
—Бежать нельзя, — согласно кивнул он, и врезал между глаз ещё одному нахалу. — Поэтому мы просто пойдем, и я буду закрывать вашу спину.
—Всегда? — наивно спросила она.
—Всегда! — беря её за руку, кивнул он и повел из зала. В каком-то смысле он её не обманул. Армия ведь всегда защищала не только спину, но и…тут он бросил мимолетный взгляд на девушку,…грудь россиян. Они вырвались на улицу, где уже собиралась толпа и замелькали каски полиции, поймали такси и поехали к ней на Трубную. Её шок долго не проходил и у ярко освещенного подъезда, швейцар-татарин спросил, здорова ли она и не вызвать ли врачебную помощь. Евсиков заявил ему, что барышня переутомилась и что он и сам почти доктор. Старик покачал головой, поцокал, но Евгения пропустил, предварительно взглянув на его паспорт.
Так он оказался в её доме.
