— Где должна быть ты?

— Да какая, к черту, разница! — ещё секунда — и я расплачусь. Что это вообще такое?

— Походу мы Новый год вместе встретим, — бурчит он себе под нос.

«Мне плевать, как и где». Я молчу, но он видит. Замечает, как дрогнули мои пальцы, плечи и как я отвела взгляд.

Он секунду смотрит на меня. Я надеюсь, что я не совсем осыпалась.

Я вижу напротив себя что-то совершенно другое. Что-то торопящееся жить. Полное жизни.
Новый год для меня теперь пережиток детства и юности. А для него, наверное, нет. Он горит, как огни гирлянды, и притом неважно ему, Новый год сейчас или нет.
Я могу запросто представить его, запивающего водку водкой и поздравляющего 31 декабря с 8 марта.

— Просто на, блять, выпей, — сначала он расстегивает куртку, и я вижу, как он сдувает мокрые пряди со лба. Потом он сдвигает неожиданный галстук с человеком-пауком (какой-то прикол, наверное, он даже заставляет меня хихикнуть) и роется в рюкзаке. А потом даёт дешёвую банку пива. Точно ту самую, которыми я заливалась в свои шестнадцать.

Я растерянно гляжу на него, пока он не начинает материть меня и говорить, чтобы я взяла быстрее, иначе он сам всё выпьет. Тоже мне угроза.

И я внезапно раскрываю глаза.
Он был моей олютевшей юностью — с дико горящими глазами, с галстуком набекрень, с пачкой ротманса, выпадающей из карманов джоггеров и бутылкой дешёвого пива (и как ему только продали?).
И я открываю банку, заставляя пиво шипеть. Он делает то же самое. Мы символично чокаемся, уже не глядя друг на друга, как на врагов, но всё ещё слегка напряжённо. Настороженно.