Посмеиваясь в кожаную перчатку, я захожу в лифт, ни разу не дёрнувшись от призрачных собак. Это одна из моих немногочисленных побед.
Всё начинается с горошка, из-за которого на тебя орут с утра, из-за которого ты потом идёшь пить пиво с подружками, потому что вся эта суета задолбала, и… всё вертится в сумасшедшем танце бенгальских огней и пузырьков в шампанском.
А на тебя даже мама не кричит с утра, потому что не встаёт до вечера, а только хриплым голосом просит глотка воды.

Мне странно видеть себя в зеркале (новое, блестящее, только поставили, потому что я помню только покрытое наклейками голых девиц из Фабрики звёзд). Это… я?
Это та, которая должна называться Надькой, мечтающей стать одной из голых девиц — та девчонка с глупых очках, неровной чёлкой, глупыми шутками, глупыми варежками на резинках вместо перчаток. А она — в модном пальто и стильными пакетами — не Надька.
У неё теперь даже имени нет, потому что строгое «Надежда» вызывает оторопь. В двадцать быть бы только Надькой, но Надька очень хотела выпрыгнуть из своей кожи поскорее. А до новой ещё не доросла.

Я выхожу. Делаю три шага к квартире 546. И на меня в глазок глядят мои собственные округлённые, оробевшие глаза.
Это третий мой Новый год, который я должна была встречать извне этой квартиры. Первый был в компании общажных подружек, с воплями мамы, тогда ещё такой близкой, в вацапе (но было плевать, было весело), второй — с совершенно другой девочкой, от которой теперь осталась только подписка в инстаграме, и с обычными, будничными поздравлениями даже не злых родителей в сообщениях, и третий… вот. С первыми подарками на мои деньги. Без истерик, без концертов, тихое «Приезжай, что ли, дочь, если праздновать не с кем».