И я подмечаю его ярко-ореховые, наполняющиеся злостью на эту вселенскую несправедливость, глаза.

— Это че ещё за дела? — хрипло говорит он, и в его голосе меня ошарашивает сила, глубина, которая делает его сразу взрослее на вид. Я застываю, потому что не знаю, что делать, пока парень начинает дубасить по всем кнопкам. Снова и снова. Пока не нажимает на ту, которая вызывает диспетчера — тот уже под этим самым щелчком по шее, и голос на другом конце линии злобно матерится, что мы отвлекаем его от празднования, которое и так пришлось в эту «ебучую смену». Меня будто сам чёрт дёрнул издать смешок, потому что злые коньячные глаза останавливаются на мне. Прямо на мне. Пытаясь въесться морозно в кости, но не получается — он весь какой-то очень тёплый, как горячая карамель. Взъерошенные тёмные волосы. Румянец на смуглых щёках. И до ужаса мрачный и резкий вид.
Я снова смеюсь, будто уже обдолбалась чем-то крепким. У меня всё ещё голова мутится.

— Если вы нас не вытащите через полчаса, то я пожалуюсь в инстанцию! — вырыкивает из себя парень.

— Хренанцию! — заявляет мужичок (я почему-то представляю его в шапке Санта Клауса, с щетиной и бутылкой водки в руках).

Связь прерывается. Я ловлю хихиканье пальцами у губ. Мальчик пытается порезать меня взглядом — я в ответ смотрю очень мягко.

— Это нормально ваще, а? Меня пацаны ждут! Я ему, блять, залупу на хуй натяну, — и, сжав губы, упрямо долбит в ту же кнопку. Желваки ходят по скулам, глаза сверкают. Упрямо и жестко затирает ему, что он должен сделать. Мужичок вроде бы соглашается, но это неточно.
Звучит тишина, пока мальчик не долбит кулаком в стену. И не начинает топать, пытаясь кое-как мерять шагами узкое пространство.