Заместитель главаря расхохотался.
— Знаешь, Кейранд, почему я так воодушевился, когда вы с Гаротоном вернулись домой, неся в руках трофеи с той драки? – задумчиво произнес Цинтлер, смотря, как лезвие изрядно затупившегося ножа движется, рассекая кожу на руке Шарна, — Не из-за того, что думал о прибыли, которую мы получим с курток и телефонов, нет… Просто я понял, как сильно всех вас недооценил. Все эти дни я испытывал депрессию, думая, что выбраться из этой ситуации мы никак не сможем, что мир поглотит нас и уничтожит. Что город вылечит язву, которую мы называем «Голос Мертворожденных». Я не мог предположить, что мы в состоянии ответить этому миру.
Резать руку по контуру становилось всё труднее – кровь залила ладонь. Кейранд с трудом различал, где уже прошел нож. Цинтлер протянул ему кусок марли, он стер кровь и продолжил, переламывая все свои природные инстинкты, которые вопили в его мозгу, приказывая остановится. Но Мертворожденному было всё равно. Он шипел от боли, но рука его была тверда. Цинтлер и его банда когда-то указали ему путь. И теперь он должен идти по нему. Идти твердо, не отступая. Что касается главаря… За него можно сделать и большее.
— … Я действительно считал, что мы приучены быть крысами, — продолжил Цинтлер, — Считал, что нас уже не переучить, что мы будем подставлять свои тела под удары каждый раз, когда нас захотят ударить. Я боялся, что нашей природой предусмотрено жаться в темных углах и тихо, смиренно умирать… И тут приходите вы с окровавленными дубинками в руках и бросаете на пол сорванные с врагов куртки. В тот момент я понял, как сильно ошибался в членах своей банды… Мы способны изменить своё мышление. И мы выйдем на свет. Язва станет опухолью, попомни моё слово…