Перед нами открывался потрясающий вид на Эгюй-дю-Миди с заснеженными вершинами и фуникулёрами. Здешним воздухом невозможно насытиться, и мы сделали передышку, опершись на горнолыжные палки. Она достала из рюкзака бутылку с водой, отхлебнула и протянула мне, продолжая со мной спорить: 

— Я просто хотела сказать о свободной манере художника.

— Боюсь, что ты не это хотела сказать. 

— Ничего из главного я не сказала.

— Тебе показалось, что писать нужно нетребовательно к читателю, выбираясь из надуманного пространства через собственную боль. Скажи, зачем такая схема? Не проще ли сразу сделать пафосный вид, как это любят делать у вас?

— По крайней мере я пыталась.

— Хоть так коряво все получилось.

— Даже декламируя банальность, ты лишаешься дальнейшего душевного устройства.

— О-ля-ля, с этим я целиком согласен, о спокойствии можешь позабыть навсегда. Ты напросилась на эти грабли, а значит до тебя достучался творец, когда он достучался до твоей бестолковой головы, – она смотрела на меня с непонимающим видом, – то неминуемо следует опустошение, которое может продлиться всю оставшуюся жизнь.

Она не разговаривала со мной еще долго. Надеюсь, она правильно меня поняла, что применительно к бестолковой голове я имел в виду скорее себя самого.

Среди трофеев серны, лося и даже бурого медведя с откусанным ухом на стене висела огромная плазма. Мы положили ноги на исцарапанный перед нами журнальный столик и, откинувшись, листали по очереди кабельные каналы: то и дело показывали про мать Кеннеди, женщину кровей, без которой не было бы известного президентства; мелькали призывы «нет войне», «нет раздавленному сыру»; какой-то чудак в Иране спёр гостиничный халат и его объявили диссидентом, а из-за снятого с рейса работника дипмиссии чуть не вышел казус белли; початые бутылочки с кремом из Дьюти Фри, секретные службы Qanon, шевроны с трезубцами, уфологические дела Пентагона, неприличные буквы на куличах, тлеющая Одесса, и море швейцарского сыра, и водная рябь, и отдаленный гул поэтического безобразия, прогнувшиеся элиты, и урна с прахом монгола – чужая жизнь, вся прелесть биза, дующего с горы Монблан один день не так как надо, чтобы Женева оказалась первой столицей Европы по числу самоубийств.

Еще почитать:

Кровь ангела. — Приговорённые к Аду. Глава 25. Беллор (18+)

Колесо Сансары — 01 Девять жизней

История об одном лисе — Глава 27 «Необычный пёс»

Сломанная реальность — Ангел из Владивостока