В кульминации каждого смысла присутствует крещендо, в котором достается и отчаянию, и изумлению. Все зависит от того, с кем ты действуешь и как ты действуешь, а вопрос «почему?» – остаётся подвешен под дырявым куполом цирка.
— Ах, ты ж собор Парижской Богоматери, укусила, она меня укусила, – у клетки со львами жаловался на ящерицу униформист, решивший покормить ее бананом.
— Хватит выплясывать, Квазимодо, бери грабли, тебе не кормить надо, а заниматься обустройством манежа, – метался всклокоченный администратор, которому сообщили, что шпрехшталмейстер забухал, а на прогоне будет клоун из глубинки, – стели ковер скорее, подвеска еще не готова, где твоя парадная одежда? И не стой ко мне спиной. Так, девочки, – администратор рьяно захлопал в ладоши, – на арену, где этот чертов акробат? Внимание, работаем, Квазимодо, где Квазимодо?
На арену с особой походкой вышел укушенный ящерицей Квазимодо с работающей в руках болгаркой, он участвовал в мизансцене: по замыслу, он провожал любимую женщину в последний путь, а у той халат, пристегнутый страховочным тросом, в нужный момент отстреливал, а трусы срывало ветром, символизируя супружескую неверность. София – так, по-моему, звали девушку. Затем на арене цирка с приветственной речью выступал певец Киркоров: амфитеатр затих, и на него смотрела масса обезьян. В его призыве было что-то от Геббельса, но зверинец и дальше ковырялся в носу.
— А сейчас я делаю это, – Киркоров подошёл к одной из обезьян и показал ей средний палец, на котором желтым сгустком сидел перстень в обрамлении драгоценного камня. Обезьяна обнюхала его и начала кривляться, решив, что ей хотят его подарить. Мэтр эстрады, следуя убедительной логике – во что бы то ни стало завоевать любую аудиторию, снял перстень и протянул его обезьяне. Та покрутила его в руках и тут же выронила. Необычный презент пошел гулять по чужим рукам, а Киркоров был раздосадован и оскорблен видом глупых рож. В конце концов, перстень куда-то задевался, а приматы остались равнодушными к такой халтуре. На выходе из цирка певец Киркоров разрыдался. Импресарио обнял его:
— Не плач, Геша, мы красножопым ещё твою галерею покажем.
Двухметровый шоумен, всхлипывая, свалился в лимузин и разрыдался в нем еще горше.
— Да что с тобой, Геша?
— Вид красного заката меня больше не вдохновляет.
— Брось, все контракты живы и стадионы мычат.
— Но закат – он меня не тревожит!
7 Комментариев