Я успел на обратный рейс, хоть и не помню, как оказался в самолёте: в кресле я принял позу зародыша, чтобы не давить спинкой сзади на мамашу с плачущим ребенком, который всю дорогу пытался перекричать гул моторов. Нам предложили напитки, и чрево лайнера оживилось. Я нащупал в своем разодранном кармане оплавленные шоколадные матрешки.
Вежливый эфиоп спереди предложил шампанского даме у незатасканного иллюминатора:
— Ты говорил мне, что готов отдавать мне 100% своего времени.
— Я лишь говорил, что готов отдавать тебе 80% своего времени, любимая.
Любимая замолчала, но ненадолго:
— А куда же делись 20%?
По соседству со мной сидел джентльмен лет 60-ти с белой бородкой-испанкой и проницательным взглядом. Он читал бортовую прессу, а его очки вот-вот должны были скатиться с его носа. Затем, когда они все-таки упали, он поднял их, убрал в футляр и глянул в мой иллюминатор. Над безбрежной линией поплыл вид Килиманджаро, его новые разряды и свечения в кальдере заставляли пульсировать пруды с «ложным» дном: бездонные реликтовые воды соединялись с мировым океаном. Серебряной лавой стекали огни автострады, где-то там остался Симон-ветеринар, добрейшей души человек, убивший свою мать во время родов. Даже кесарево сечение не смогло остановить его в жажде к жизни, и еще не разрушенный город, который легко отыскать на карте, продолжил свое сияние, исчезая в ночной синеве.
5 Комментариев