Самолёт ударил о бетонку. К лайнеру подкатили лестницу, туристы выходили прочь. Я вынырнул из самолётика и заметил, что клёпки лайнера в нескольких местах отошли: из металлического корпуса двигателя, капот которого был оторван, торчали дюралюминиевые трубки – во время полета лопасти винта «словили» какую-то птицу. Багажа у меня с собой не было, и я сразу вышел в город. Масаи цеплялись за руки, предлагая такси, но я лишь улыбался, продвигаясь к парковке, на которой меня ожидал Симон, добрейшей души человек, согласившийся побыть моим водителем.
В торговом центре было тихо и безлюдно. Работали лавки и крашенные сортиры. Повсюду были развешаны маски и кожаные ремни, расставлены глиняные статуэтки и фигурки из слоновой кости, тут же висели спортивные костюмы на продажу, а рыбу забивали острогой; всюду ошивались карманники, и мне нужно было еще успеть на обратный сегодняшний рейс. Солнце уже взошло; во внутреннем дворике за вчерашний день накопали приличный слой гумуса, чтобы реанимировать заброшенный фонтан. Розовые стены барака облупились, за слоем штукатурки виднелись душевые. Дворовый ветерок добрался до меня: местные банту коптили что-то на костре, они вздорили из-за больших вычетов владельца предприятия. За невысоким завалившимся лозняком, больше похожим на вольер, играли дети. Они гоняли мячом кур, поднимая пыль, и в конце концов мяч откатился к бараку. Один из туземцев занес высоко секач и рассек пополам голову свиньи на импровизированном конвейере; второй – отделил уши и язык, зажав мобильный телефон между своим ухом и плечом: он громко разговаривал, больше слушал, но эпизодически заходил на крик – банк наложил вето на его активы, и теперь расчет ему не светил, а поступал в кассу приставов. Его семья никого не интересовала, нужно только было исполнить на нем услугу. Парень терял контроль над собой и начал говорить тоньше, писклявее, не отвлекаясь от обвалки. Откуда-то сверху вынырнула чайка и стала кружить над ним. Возгласы молодого человека привлекали ее внимание. Никто не ожидал, что разговор по телефону работника мясной лавки может вызвать интерес птицы, и та стала кидаться сверху, пытаясь вырвать телефон из рук его владельца. От такого увеселения компашка закатилась хохотом, а растерявшийся мясник стал отмахиваться от нее щипцами, но та продолжала атаковать, отвоевывая занятую радиоволну.
Меня одернула туземка: гневный лик ее – арабский месяц. Взгляд ее выдавал намерение продать мне в худшем случае что-нибудь на сувениры. Вместе с тем, в её бездонных черных как смоль глазах был крик души. Вдруг, в дальнем углу лавки послышался грубый мужской голос, и тут же из-за развешанных всюду деревянных амулетов, набредая на них, показался двухметровый Джен. Он выругал свою якшиню, и та пошла прочь. Затем он переключил свой гнев на меня и спросил, кто я и что мне нужно. От такого вида исполина я потерял дар речи: парень действительно был огромен, а его акульи скулы, казалось, раскрылись прямо над моей головой. Он покрывал меня гневным воплем – клинок с костяной ручкой на его волосатой груди болтался у самого моего лица. Джен резко переменился в лице и с оглядкой протянул мне свою львиную лапу, в которой находились маленькие матрёшки. Вручив их мне, он вновь повысил на меня голос и приказал уходить.
Едва я вышел с рыбного рынка, чтобы вернуться к Симону, как в окружении уже знакомой мне якшини навстречу мне выдвинулись люди, настроенные решительно. Она показывала на меня пальцем и что-то им говорила, а те ускорялись. Я попятился назад и свернул в какой-то переулок, по которому побежал без оглядки, пропахивая лицом развешанное всюду белье, от которого бегущие за мной головорезы тоже уворачивались. Я набежал на вольерную сетку с бушем, прогнул её под собственным весом и перемахнул через нее, порвав на себе одежду – покатился вниз в какую-то ложбину с плотной илистой взвесью, в которую, пролетев метров пять-шесть, врезался ногами и лицом. У меня не было догадки, почему я оказался в этих глубинных пещерных водах, накрывших меня с головой. Но еще глубже под собой я нащупал скользкие камни с бурлящим горячим потоком. Почему я не согласился с ними? Стал бы я сейчас бороться за свою жизнь?
Я стоял на том самом пирсе у самого его окончания. Стилус выскользнул из рук, сгинув в океане, мир приостановился, а закат сменился густотой томящих воспоминаний так и не начавшейся моей жизни. Песнь времён – точка сплетения миров, в которых мысли растворяются, разлетаясь птицами. Умеренная молодость больше не демонстрировала желания отметить свою колкость на мраморных плитах заблуждений, за ненадобностью. Мы живём, оттолкнувшись от надуманной зацепки, от которой впоследствии открещиваемся, ища веру по удобствам. Тот, кто всё это придумал – распорядился, чтобы больше не было моего силуэта ни на лопухах, ни на крапиве, а покидающий меня свет никогда не восходил с рассветом нового дня. Я только не помню, какого цвета были ее глаза…
Я ощущал, что жизнь ускользает от меня – не доведись мне хорошенько оттолкнуться от камней – ужас сковывает, пока тебя пытаются затащить в бездну, еще и тщательно прихлопнуть каменной плитой. Всей своей энергией и осознанием, что сейчас мой путь должен завершиться, я снова попытался оттолкнуться, но холод подступал. В мои волосы вцепилась чья-то рука, бурный прилив подхватил меня и вытолкал подъемной платформой обратно из котловины.
Не знаю, сколько я пробыл в ней, возвратившись на белый песок, на котором становится болезненно воспринимать все ушибы. Не пораньте свои локти, не порежьте свои стопы. Я здесь и буду болеть за вас. А в принципе мне наплевать. Пусть паук плетет дальше свою паутинку – меня кто-то хлопнул по плечу: ньямвези, они нашли меня – Симон-ветеринар, местный зоолог, добрейшей души человек – сидел рядом со мной на песке.
5 Комментариев