-Вот как? А что вдруг? Помнится, тебе все равно было, что петь.
-Пришлось…
Стоя у окна, в которое почти ничего из-за дождя и оледеневших капель, не было видно, Роджер обернулся:
-Возможно, хоть на этот раз мои песни и впрямь окажутся нужны…
-Ты о чем?
-Прости, но, может быть, потом… Это очень странная история, и многое зависит от того, как закончатся сегодняшние заезды.
-Ты… поставил на кого-то из гонщиков? Что-то выяснил? Или Стюарт посоветовал?
-Поставил?..
Роджер глянул на Брайана, и тот заметил, как что-то мелькнуло в его глазах.
-Возможно это и так назвать… Ладно, потом. Кажется пора.
Прямо перед эстрадой, на которой пел Роджер, висел один из огромных экранов, демонстрировавших гонки… Никогда в жизни, как бы ни складывались обстоятельства гастролей «Короны», Роджер не чувствовал себя таким идиотом, дешевым клоуном, как сейчас! В былые времена на сценах выступлений группы творилось всякое – Фредди мог отколоть любой номер, если чувствовал, что зрители примут это, что останутся довольны, он терял голос, вывихивал ногу, швырялся в зал всем, что только попадалось под руку! И Роджер нисколько не отстал бы от него, не находись он за ударной установкой. Но и оттуда он кричал самые несусветные вещи, разносил под конец концерта всю установку, швырялся палочками и ругался, как извозчик. Но никогда не смущался своих фокусов или выходок друга! Все было к месту! Зал оказывался в восторге, зрители визжали, как умалишенные, и Роджер чувствовал неимоверный прилив энергии, безудержной радости и веселья, отыгрывая концерт на самом высшем уровне. Но здесь… Они жевали и пили вино, они суетились, делая ставки и обсуждая претендентов на победу, они хохотали и слонялись по залу, бросая на Роджера взгляды, не более заинтересованные, чем будь он просто фонарным столбом. А он, находясь на сцене в обществе единственно техника, который занимался переключением на аппаратуре минусовок, не ощущал ничего, кроме тошнотворного чувства ненужности, одиночества и отвращения к самому себе, докатившегося до такого позора, такой грязи… Уж лучше бы он выступил в дешевом клубе где-нибудь на окраине Лондона, где все провоняло пролитым пивом, дешевыми духами, но где его встретили бы с радостью, где ему подпевали бы, где пригласили бы за столик, угостили пивом и просто спросили – как жизнь, Родж?.. И всем, что заставляло Роджера остаться, петь дальше и сохранять присутствие духа, удерживавшее его от желания швырнуть микрофон в зал, был договор с Ассасином, который еще не выезжал на старт.
