Борт кораблей, из-за  заходивших на него сотен рабов, начал громко скрипеть, несмотря на то, что он был сравнительно новым и покрашенным. Во всём порту стоял пронзительный запах рыбы и свежего дерева, вперемешку с ароматом морской воды. Небольшого размера волны легко ударялись о стойкую деревянную пристань, от которой также шёл запах молодого свежего дерева. Были слышны зазывающие крики рыбаков, торгующих только-только отловленной рыбой, старыми удочками и лодками. Вокруг царила весьма оживлённая торговля под строжайшим надзором янычар. Где-то поодаль неспешно разгружались крупные торговые корабли, как и османские корабли с привозными товарами, так и заграничные, на которые загружали недавно закупленные товары. Ни один из флагов для Альтхаира, естественно, не был знаком от слова совсем. Торговые порты в Османской империи всегда были очень оживлёнными, и этот день также не был исключением.

Тот корабль, на который сгоняли рабов, представлял собой большую одномачтовую галеру по типу Венецианской. Галера обладала сравнительно низким бортом, плавно переходящим в продолговатый таран в передней части, однако с учётом того, что предстояла перевозка огромного количества рабов, трюм был значительно расширен. В первой и задней частях корабля находились орудия, дабы, если что отстреляться от возможного нападающего противника. Из истории Альтхаир знал не особо много, однако из слов знатоков — османские морские плотники весьма интересовались техническими достижениями Европы и активно их перенимали — в частности, сразу же после появления у венецианцев галеасов в османском флоте также появились тяжёлые галеры. И вот на одной из таких вот галер сейчас должны были перевозить рабов, среди которых, к сожалению последнего, был Альтхаир. На подсознательном уровне Ибн Аль-Ахаду почему-то казалось что корабль будет перемещаться при помощи всё тех же рабов, ибо галеры плавают по морю благодаря множеству вёсел, а работников которые должны были грести на местах не наблюдалось.

Мысленно Альтхаир начал прощаться с городом в котором он родился и вырос, да, жить здесь было непросто, но за всё то время что Ибн Аль-Ахад тут прожил, последний успел сильно привязаться к Иерусалиму. По сути это был последний шанс повидать хотя бы маленькую часть от всего города. Порт всегда словно пропитывал Альтхаира неким пленительным восхищением, которое придавало Ибн Аль-Ахаду уверенности в себе и в завтрашнем дне, а теперь ни того ни другого в душе у Альтхаира не было, словно кто-то магией вытянул из него эти ощущения, и причём так грубо, что в душе осталась лишь обжигающая сердце пустота. Эту пустоту было несложно объяснить, так как Альтхаир видел этот порт и свой родной город в последний раз, а дальше лишь долгое и мучительное рабство, и горькое, опустошающее забвение.

Последние люди, среди которых был и Ибн Аль-Ахад, неспешно зашли на палубу, загоняемые туда саблями и мушкетами янычар. Приготовления к отплытию были почти завершены. Как только последний человек переступил через борт, двое рослых и крепких янычара подняли планку, по которой на корабль загоняли пленников. На палубу близ штурвала поднялся командир янычар, чей красный кафтан сверкал на солнце золотыми деталями, и громогласно произнёс…

— Боец! Руби канаты и возвращайся в казармы! Передай старшине, что отправка началась! – Янычар, которому предназначались слова командира, подчинился приказу, и, достав ятаган, боец перерубил сначала первый канат, а затем, быстро подойдя к ещё одному канату, юноша обрубил и его. Теперь корабль был уже ничем не ограничен, и начал отплыв. Ветер, благо, был попутным, и галера стремительно тронулась вперёд. И, как Ибн Аль-Ахад предполагал, из толпы отобрали несколько рабов, среди которых был и Искандер, а затем посадили за вёсла, и приказали грести…