В Трибунале знали толк в работе. Уже через час Грингуар признался, что замышлял заговор против короля Мираса, а через два умолял его покарать жестоким образом. Просьбу поэта удовлетворили к рассвету: так шутка сгубила Грингуара быстрее, чем любимое им вино.

            Маара тогда оживилась в последний раз перед зимним сном, забурлила, поражённая такой дерзостью, но…

            Напрасно король Мирас, да будут дни его долги, опасался бунта: толпа побурлила, вспомнила об истории, и о том, что пока рано делать выводы о правлении Мираса, и успокоилась, как успокаивалась всегда перед приходом тяжёлого зимнего сна, погрузилась в свои обязательства, вспомнила о работе, которой было больше, чем всегда из-за нехватки рук, и затихла.

***

            Берит из рода Стигов на самом деле не мог сказать ничего про свой род, кроме того, что род его был крестьянским от самого своего появления в Мааре, и на самом деле едва ли имел право называть себя «родом Стигов». Дело в том, что Стиг – это деревня на северном отшибе Маары, и все бедные семьи, не имеющие капитала, чтобы заявить о том, что имеют род, называли себя по своей деревне. Так было и с Беритом.

            Он это знал и всегда злился на своё жалкое происхождение. Его удел был ясен – с ранних лет трудиться в своей деревне, потом наспех жениться для укрепления домашнего хозяйства, помогать отцу с матерью, постепенно их заменяя, да приучить к такому же своих младших братьев и сестёр, а заодно и своих будущих детей – так было и так должно было быть. Старшие братья Берита приняли эту участь, но с Беритом с рождения было что-то не то.