В ту ночь Герману приснился Воронцовский сад, одинокая скамья, припорошенная золотыми листьями, и спокойная гладь озера. Он стоял один в окружении безмолвных деревьев в ярких осенних сарафанах. Ни человеческий голос, ни даже пение птах не нарушали царившие вокруг покой и умиротворение. Юноша медленно двинулся вперёд, и до него донёсся «шёпот» сухих листьев клёна, ясеня, дуба и тополей. Только они приветствовали его в этом безлюдном осеннем парке. Вскоре Гера заметил одинокую плакучую иву, которая стояла, склонив к земле свои янтарные ветви, посреди просторной поляны. Юноша ускорил шаг, и сердце его забилось от предвкушения встречи с Машенькой. Ему стало стыдно за то, что он так и не навестил девочку после того, как передал письмо её родным. Он подошёл почти вплотную, на ходу приветствуя ракиту. Но ответа от дерева так и не последовало.

– Ты обижаешься на меня? – немного погодя спросил Гера.
          – Эй, вообще-то я тут! – вдруг послышалось неподалёку. Юноша быстро понял, что детский голосок доносится не от ивы, а прямо… из-за скамейки. Спустившись с поляны, он увидел возле пустой скамьи маленькую девочку в синем платьице с воротничком. На её белокурых волосах красовался белый праздничный бант, а в детских ладошках был зажат мел. Она сидела на корточках и обводила мелком большие листья дуба и клёна. Гера опустился рядом с девочкой на колени, удивлённо рассматривая её.
            – Ты Маша? – спросил он, не веря своим глазам.
            – А кто ж ещё? – бодро ответила та. – Ты к кому пришёл?
            – К тебе… – растерянно ответил юноша.
            – Я тебя давно жду, а ты всё не идёшь и не идёшь… Но мне тут совсем было не скучно! Я вот, обрисовываю листики, играю с куклой, бегаю к пруду, собираю из камешков домик для лягушек и играю в прятки…
            – С кем?
            – С другими детьми. На, держи мелок, помоги мне этот листик перерисовать! У меня не получается, у него края неровные!
            – А тебе не холодно? Октябрь ведь на дворе…
            – Нет, мне уже не холодно! Но мне уже пора…
            Вдруг что-то вытолкнуло Германа из сна. Вздрогнув, он открыл глаза. Тело его было тяжёлым, руки затекли, а голова гудела. На часах было пять утра. До занятий в институте оставалось ещё около трёх часов, и юноша решил поспешить в парк, дабы успеть до первой пары.
            Лёня мирно сопел на соседней койке, когда Герман быстро оделся, как можно тише приоткрыл дверь и выскользнул в пустой коридор.
            В середине октября природа вокруг менялась на глазах: листья беспрестанно сыпались с деревьев пёстрым крупным дождём, устилая прохожим путь, а ветер приносил с собой пряный осенний аромат и ворох ненужных мыслей.
           В детстве маленький Герман всегда с особым упоением ждал глубокой осени как праздника. Осенью ему всё виделось ярким, волшебным и сказочным. А время словно останавливалось, прямо как в сказке. Даже прохожие замедляли шаг, чтобы полюбоваться «пылающей» рябиной, ярко-оранжевой осинкой, ясенем да багряным вязом. Будто эта осень была для них первой и такой долгожданной.

         Да и маленькому Герману казалось, что цветастое убранство на деревьях больше украшает их длинные ветви, нежели пышная зелёная листва. Он часто подбегал к ещё бодрствующим деревьям, касаясь их могучих шершавых стволов своей маленькой ладошкой, и вопрошал, запрокидывая голову:
            – Вам нравится ваше золотистое платье?
           И ему снисходительно отвечали: «Видишь ли, мальчик, оно красивое только для вас, для людей. Для нас оно не имеет большого значения. С каждым днём мне становится всё холоднее, ведь я сбрасываю свою листву. Скоро проливные дожди застигнут меня врасплох, а к тому времени я останусь совсем голой и беззащитной. Нам остаётся надеяться на то, что до холодов мы заснём крепким беспробудным сном».
     Гера всегда расстраивался, когда слышал в ответ подобные речи: ему хотелось, чтобы деревья разделяли его детские радость и восторг. Ведь глаза ребёнка видели куда больше, нежели глаза взрослых.
Дедушка Демьян всё смеялся, а Софья ругала сына за то, что мальчик выносил из дома старые отцовские фуфайки и матушкины шали с тёплыми платками, чтобы укрыть те деревца и кустарники, до которых он ещё доставал.
            – Зачем ты без спроса таскаешь вещи из дома и бросаешь их на улице, Гера?            – недовольно вопрошала мать.
            – Ты что, не понимаешь, что ли? Они ведь там мёрзнут! – с возмущением отвечал мальчик. – Скоро они совсем останутся без листвы и им нечем будет укрываться от дождя и ветра.
            – Ну правильно! – сетовала мать, всплеснув руками. – А мне чем укрываться прикажешь, когда ты все мои тёплые вещи из дома вытащил, а?
            – Оставь его, Софа! – говорил с улыбкой Демьян. – Посмотри, какой у нас шустрый да добрый малый растёт. Но не забывай, сынок, что природа всё за нас давным-давно продумала. Деревья не чуют холода так, как люди. Не беспокой их попусту.
           Только слова мудрого деда могли успокоить и вразумить Германа. И с возрастом мальчик поменял своё отношение к осени. Былые очарование и восторг прошли, и осталось лишь сожаление о том, что природа засыпает перед долгой студёной зимой. Ему казалось, что он остаётся в целом мире совсем один, без общения с Матушкой-природой. Зимой его спасало общество любимых героев сказок и приключенческих книг. Жаль только, что поговорить с ними было нельзя.

В то раннее утро, когда Герман выскользнул на улицу из сонного общежития, его щёки обдало осенней прохладой. Он сунул руки в карманы пальто, втянул голову в плечи и быстрым шагом устремился в путь мимо спящих серых домов, обитатели которых были ещё во власти Морфея.         
          В парке, как и в его сне, было безлюдно и ветрено. Только отдалённый говор деревьев слышался отовсюду, сливаясь с шелестом листвы под ногами. Герман не рассчитывал увидеть девочку в синем платье посреди парка, но он надеялся хотя бы услышать её голос. Он подбежал к плакучей иве, нырнул в её редеющую крону и увидел у подножия красивую куклу, старенький потрёпанный букварь, деревянную шкатулку и коробку шоколадных конфет.

– Здравствуй, Маша! Я вижу, что к тебе приходили твои родные! Ведь это они оставили для тебя все эти подарки? – спросил Герман, подойдя ближе к дереву и прикоснувшись к нему тёплой ладонью. Но дерево упорно умолчало.
         – Неужели я опоздал?! Ты здесь, Маша? – Гера запрокинул голову и вслушался в окружавшую его мелодию шелеста и шёпота. – Как жаль, что я не успею попрощаться с тобой…

«Ты не опоздал, ты как раз вовремя, –  послышалось сверху. — Я ждала тебя».
          – Ты мне снилась сегодня! И я просто не мог не прийти. Прости, что раньше не явился, столько всего случилось в последнее время…

«Спасибо, что помог мне повидаться с папой и сестрёнкой! Для меня это было большим подарком спустя столько лет разлуки с ними. Для меня это стало наградой и одновременно наказанием».
         – Мне жаль, что тебе было… больно.
«Вовсе нет! Боли я не чувствую уже очень давно… Скорее, это было сожаление о том, что я больше их не увижу».
         – Я уверен, что они навестят тебя ещё не раз!
«Да, они будут приходить сюда. Но меня здесь больше не будет».
         – Все деревья скоро заснут… Заснёшь и ты. Но по весне ты снова проснёшься! Я обещаю.
«Я больше не засну. Я покину это пристанище навсегда. Меня здесь больше ничего не держит…»
         Герман замолк. Он не знал, что ответить Маше. В его груди теплилась радость за освобождённую душу безвинно убитой девочки, вместе с тем он ощущал грусть от того, что Маши больше не будет.
         – В моём сне ты говорила, что играешь в прятки с другими детьми. Неужели здесь есть ещё заточённые души?
«Да. Порой я слышу их плач и стон. Когда их души покинули тела не в свой срок, им негде было спрятаться. И они выбрали самое укромное место в городе: деревья. Чтобы доживать свой срок в них».
         – Это так странно! Я с детства слышу голоса деревьев и растений, но никто из них не говорил мне, что раньше был человеком. Или что доживает свой срок в дереве.
«Потому что тех, кто помнит свою прежнюю жизнь, – очень мало. Это слишком тяжкое бремя. Поселяясь в древе, они быстро забывают себя и полностью растворяются, как сахар в воде. Для них это забвение – спасение. Помнишь, я тебе говорила, что тоже хотела бы многое забыть? Но у меня не вышло. Потому что я не хотела забывать себя…»
         – Благодарю тебя за это открытие! Я буду искать других.
«Это я тебя благодарю! Ты дал мне возможность освободиться! У меня есть для тебя подарок. Возьми деревянную шкатулку и открой её».
        Герман опустился на колени и взял в руки маленькую прямоугольную шкатулку с резьбой. Она была холодной и влажной. Внутри неё лежала атласная ленточка, две красные потёртые пуговицы, белая брошка из кости с изображением птицы, расправившей крылья, брошка с голубоватым прозрачным камнем и колье.
«Эти украшения достались бы мне от мамы и бабули в день восемнадцатилетия. Но, как ты знаешь, я не вырасту никогда… Из красной ленточки мама делала мне бант, когда я пошла в первый класс, а эти пуговицы отлетели от моего осеннего пальто, и она хотела их пришить обратно. Но так и не успела… А вот брошка из кости досталось мне от бабушки. Ей уже больше 100 лет: бабуле она досталась от ее матери, моей прабабушки. 
Мама мне говорила, что камень в одной из брошей – лунный. Недорогой, но всё равно полудрагоценный, поделочный камень. Когда моя мама читала для бабушки вслух один английский роман с названием «Лунный камень», я всегда почему-то представляла себе его именно таким, хотя в книге это был жёлтый алмаз…
Гера, я хочу, чтобы ты забрал его себе! И вторую брошь, и колье. Забирай всю шкатулку. Подари украшения той, кому ты подаришь своё сердце. Не хочу, чтобы они попали в руки кому-то другому. Я знаю, что в твоих руках они будут сохраннее. И эта шкатулка будет напоминать обо мне. Ведь я знаю, как для человека важна память».
         – Мне так неловко, это же фамильные украшения… Я могу их закопать у твоего подножия, если ты захочешь.
«Мне они больше не понадобятся. Да и я скоро покину это место навсегда. Бери, не отказывайся! Пускай они осчастливят другую живую душу».
         – Спасибо… – сказал Герман и поднялся с колен, закрыв шкатулку.
«Прощай, милый Герман! И помни, что я тебе говорила: ты – живой! Дыши полной грудью, учись, люби и мечтай! Проживи жизнь за нас двоих достойно!»
         Герман ещё долго стоял под кроной уже замолкшей ивы, размышляя о прощальных словах Маши и о том, что она такая не одна. Деревянная шкатулка в руках успела согреться от тепла его ладоней, хоть на улице стремительно холодало. В парке уже слышались человеческие голоса и отдалённые шаги. Город медленно просыпался, не подозревая о том, что кто-то не проснётся больше никогда.
Герману надо было спешить в общежитие, так как скоро начинались занятия. Чья-то маленькая жизнь оборвалась совсем недавно, а его стремительная жизнь не стояла на месте.

                                                                  ***