Заложник дара
Глава двенадцатая

Симферополь, 29 октября 1957 года

С раннего утра в цветочной лавке сестёр Ситцевых суетилась уйма народа. Среди посетителей были улыбчивые шумные ребята, неторопливые дамы в причудливых шляпках и тихие любопытные старички. Мужчины забегали за красивыми букетами, дабы вручить их избранницам по поводу или без. Зато пожилые покупатели задерживались в лавке надолго: они скрупулёзно выбирали декоративные комнатные растения, присматриваясь к каждому листику и цветочку, расспрашивая про особенности ухода и вид. А заодно рассказывали о своих чудесных зелёных питомцах, радуясь приветливому слушателю.

Олеся трудилась в поте лица, порхая над прелестными букетами и кропотливо ухаживая за цветами в вазонах и горшочках. Девушка как-никак отвечала за товарный вид, красоту и свежесть, пока её тётушка вела долгие беседы с самыми капризными покупателями. Женщина, в свою очередь, отвечала за первое впечатление о лавке.

– У меня такое чувство, что сейчас канун Нового года или Дня Победы! – возмущалась девушка, поправляя синюю ленточку в кудрявых волосах. – Не помню, чтобы в прошлом году был такой наплыв народа!

– Радоваться надо, глупышка! – с улыбкой отвечала ей тётушка, ловко обрезая шипастые стебли увесистых роз. – Осень и правда не такое урожайное время для нас, но на сей раз горожане решили украсить свою жизнь нашими цветами, что в этом плохого? Больше продаж – больше выручки. И ты сможешь купить себе обновку к началу зимы, как и хотела.

– Тёть Рай, я сейчас хочу… – заканючила девушка, закатив глаза. – Я в ателье видела такое умопомрачительное платье небесного цвета! Да ещё и в горошек! Забыть теперь о нём не могу! И как раз мой размер…

– Платье? – женщина удивлённо вскинула пышные брови. – Ты же пальтишко хотела, вельветовое, с металлическим ремешком. Я попросила его для тебя отложить до ближайшей выручки. Зачем тебе вдруг платье понадобилось?

– Ну, у меня же своих платьев нет, – смущенно начала Олеся. – Я постоянно у тебя их из гардероба таскаю, а в последнее время я наконец начала набирать вес после болезни, и они мне становятся малы. Увы! Жизнь так несправедлива.

– Ты мне так и не ответила, зачем тебе платье, м-м? – тётушка внимательно взглянула на племянницу прищуренными глазами. – Что-то ты не договариваешь, Леся.

– Я в кино хочу сходить! Или в театр! Да куда угодно, надоело вечерами сидеть за учебниками дома…

– Вот как. Одна собираешься или с кем-то?

– Как будто ты не знаешь, что у меня в этом городе нет подружек!

– Подружек нет. А молодой человек есть?

– Ну какой ещё молодой человек? – Олеся округлила глаза. – Я либо в лавке, либо дома! Постоянно у тебя под носом верчусь, мне некогда ухажёров заводить!

– Понятно всё с тобой! – вздохнула женщина. – Занятая ты моя! Только учти, что мужчинам нравятся домовитые хозяюшки! А не зубрилки с карьеристками…

– Мне всё равно, что мужчинам нравится, – серьёзно заявила Олеся и начала собирать букет из оранжевых роз, ромашек и белой гипсофилы. – Я ради них меняться не собираюсь.

– Вот поэтому ты выросла без отца. Твоя маман была того же мнения, – строго произнесла Раиса, разматывая ленточку для букета. – Ты-то будь похитрее да посноровистей!

– Тёть Рай, не надо меня учить, пожалуйста. И мой отец бросил нас не потому, что мама меняться ради него не хотела, а потому что он оказался трусом и подлецом! Ай!

– Что такое, укололась о шипы?

– Угу… – Олеся поморщилась, сунув мизинчик в рот.

– Так, давай-ка я сама доделаю букет, иди палец обработай! Нам производственные травмы сейчас ни к чему!

Олеся послушно кивнула и со скорбным видом направилась в подсобку. Тётушка лишь покачала высокой рыжей причёской ей вслед, тихонько приговаривая:

– Много ты знаешь о семейной жизни… Одни в твоём возрасте уже второго нянчат да на фабрику по ночам ходят, чтобы себя прокормить…

Но от ворчания её отвлек шустрый мальчуган, вбежавший в лавку со словами:

– А Олеся тут?

– А она тебе зачем понадобилась? – не отвлекаясь от букета, спросила Раиса.

– У меня для неё письмо!

– Вот как? – Раиса с интересом взглянула на юного посетителя. – И от кого же? Дай-ка мне, я посмотрю…

– Вам нельзя! Мне было наказано передать ей строго в руки!

– Что-то не больно ты на почтальона похож! – придирчиво осматривая мальчика с ног до головы, произнесла женщина. Она обратила внимание на старое пальтишко без пуговиц явно не по размеру, вязаную шапку с рваной дыркой на виске и потёртые башмаки без шнурков.

– А я и не почтальон! Я Ваня! – бодро отчеканил мальчик, сняв шапку, и улыбнулся. – Где я могу найти Олесю?

Женщина замешкалась, недоверчиво поглядывая на Ваню, но через мгновение всё-таки громко позвала племянницу.

– Тут к тебе какой-то Ваня явился, письмо принёс. Но не пойму, от кого! – нахмурившись, начала Раиса.

– Ваня? А-а-а, Ванечка! Это тебя я угощала булочкой в буфете? А как ты меня нашёл-то? – непонимающе хлопая ресницами, произнесла девушка.

– Это к делу не относится! Мне тебе письмо передать велено! В руки.

– Ой, а от кого? – растерялась Олеся и, посмотрев на тётю, улыбнулась.

– В письме всё написано! Держи! – он вытащил из-за пазухи помятый конверт и гордо протянул девушке. Та неуверенно взяла его в руки.

– Я не пойму! Что за буфет, что за булочки? Что происходит? – затараторила Раиса, переводя вопрошающий взгляд с мальчика на племянницу.

– Ты голодный? – не обращая внимания на расспросы тётушки, обратилась к Ване Олеся.

– Нет! Меня уже покормили! Ладно, я побежал. Прощай!

Олеся с улыбкой помахала ему рукой и столкнулась светящимися глазками с недоумевающим взглядом тётки.

– Что тут такого? Да, я подкармливаю ребятишек в парке, когда есть такая возможность!

– Леся, они не котята бездомные, чтобы их подкармливать! У них родные есть. И что ты вообще в буфете забыла? Ты опять за старое взялась? Давно крапивницей не обсыпало?

– Не начинай, тёть Рай! – закатив глаза, ответила Олеся, сжимая конверт в руках. – Я в Центральном парке гуляла и забежала в гости к тёте Клаве! А там стайка этих бедных голодных детей… Вот я и купила им булочку! Всего одну…

– То есть сама сладкое не ела? – строго спросила Раиса, скрестив руки на груди.

– Вовсе нет! – мотнула головой девушка.

– Ладно. Я у Клавы спрошу. И что за письмо? Ну-ка, покажи…

– Нет! – Олеся сделала шаг назад и спрятала конверт за спину. – Это мне принесли, а не тебе. Что за мода читать чужие письма, а?

– Леся… Что происходит? Ты что от меня скрываешь?

– Ничего! – решительно ответила девушка. – Я сама не знаю, от кого письмо! Вот прочту и… тогда скажу!

– Тебе букет собирать надо, за ним придут через считаные минуты!

– Так ты сама вызвалась его собрать, а мне вот мизинец ещё обработать нужно! – пятясь, залепетала девушка. – Производственные травмы нам не нужны! Сама говорила…

Олеся быстро скрылась за пышными цветами, добежав до дверей подсобного помещения. Там она нетерпеливо вскрыла конверт, достав оттуда аккуратно сложенный тетрадный листок:

«Олеся, здравствуйте! Это Ваш несостоявшийся репетитор – Герман Олегович. В первую очередь я бы хотел извиниться перед Вами за столь долгое молчание. Было много неотложных дел, институтские будни выматывают как-никак. Я и сам не заметил, как пролетела целая неделя со дня нашей встречи. Как Ваши дела? Надеюсь, Вы всё так же полны оптимизма, энтузиазма и желания учиться? Предлагаю Вам встретиться завтра на том же месте: у главного моста в Центральном парке культуры и отдыха, примерно в полпятого вечера. Но Вы можете опоздать. В любом случае я Вас подожду. Люблю прогуливаться по тихой аллее вдоль пруда с пустой головой. Так мой разум отдыхает от нескончаемого потока знаний. Заодно обсудим наш дальнейший план обучения. Если Вы не против, конечно. До скорой встречи!

Герман Поплавский»

Олеся прошептала имя, написанное в конце письма, и на её лице заиграла счастливая улыбка, а зелёные глаза ещё раз пробежались по витиеватым строчкам, будто ища в них потаённый смысл. Или то, что могло ускользнуть от её цепких глаз…

«Слыхали! Он ей написал!» – вскрикнули астры позади неё.

«Наконец-то дождалась, бедняжка!» – подхватили другие цветы, и по всей лавке прошлась лавина восторженных возгласов.

«Страшно было на неё смотреть!»

«Ой, и не говори. Уже все пальцы себе исколола и изрезала ножницами, пока высматривала его в дверях и окнах. И как только хозяюшка не заметила, что её единственная племяшка влюбилась!»

«Бедный Семён… Он так надеялся завоевать её расположение, а тут… Этот мальчишка лишь раз забежал в нашу лавку и тут же пулей вылетел! И как она успела в нём что-то разглядеть?»

«Семён ваш – навязчивый чопорный мужик! И старше её лет на пятнадцать! Да к тому же – вдовец! Знаете, почему он начал Олеську обхаживать? Да потому что она ему жену напоминает. А как же душа? Чувства? Не уверена я, что он ей подходит в кавалеры…»

«Дядя Семён – бывший военный, серьёзный и статный мужчина. Она будет за ним как за каменной стеной! Ничего вы не понимаете».

«Хотела бы она вашего совета – спросила бы давно! Так что ваш дядька только вам и угоден. Хотя чего взять с бестолковых гвоздик… Вы как раз созданы для таких горделивых самовлюблённых мужичков».

«Да чего тут обсуждать? Она вовсе не влюбилась! Ей просто нужен этот студент, чтобы за счёт него в институт поступить! В своей-то головушке один ветер свищет, вот и решила другую найти, куда поумнее…»

«Ага, скажете тоже… Не будут так радоваться письмам от тех, кого хотят просто использовать! Не ве-рю!»

«Вот-вот! И в платья наряжаться тоже!»

Горячий спор цветов прервал звон колокольчиков над входной дверью. Все разом затихли.

– Семён Петрович! Вы как раз вовремя! Ваш букетик готов ещё с самого утра, – радостно поприветствовала вошедшего посетителя хозяюшка.

– Здравствуйте, Раиса! Очень рад, – кивнул он и осмотрелся, будто в поисках кого-то. Женщина восхищённо смотрела на парадный генеральский мундир глубокого синего цвета, увешанный множеством сверкающих медалей и орденов. Казалось, что она видела этот мундир впервые, хотя Семён Петрович приходил в нём уже не раз.

Вот уже несколько лет под конец октября он всегда заказывал скромный, но утончённый букет из полевых цветов, с которым шёл на могилу Аллы – своей первой и единственной супруги. Мужчина потерял её сразу после окончания войны – в конце 1945 года. Она благородно выстояла все годы тяжёлых военных действий, меняя шумные госпитали на суровые полковые медпункты, помогая раненым солдатам на полях сражений, женщинам и детям в бомбоубежищах. Алла была прекрасной медсестрой и просто отзывчивой женщиной с ангельским лицом и душой. Но себя спасти она так и не смогла… Слишком поздно у женщины обнаружили раковую опухоль, которая была уже на третьей стадии. Оперировать было негде, да и она не желала, ведь это был большой риск. А ей так хотелось пожить ещё в этом мире, рядом с любимым героем. Тем более тот возвратился с фронта. Живым и невредимым. Для неё это было настоящим чудом! Но о своей неизлечимой болезни Алла рассказала мужу, когда скрывать её состояние было уже невозможно, как и потухшие глаза, поредевшую косу и каждодневные изматывающие боли. Вот так для всей страны закончилась одна страшная война, а для них двоих началась другая… И Семён каждый день жалел о том, что отдал столько лет боевым сражениям, ведь это время он мог провести с женой. Проклятая война отняла у них обоих слишком много времени и сил.

К их великому сожалению, детей им Бог не дал, будто понимая, что те останутся без чудесной и заботливой матери. Её последние дни они провели вместе в одиночной больничной палате в госпитале под Ялтой. Семён каждое утро возил жену к морю на инвалидной коляске, чтобы вместе встретить рассвет, ведь именно он мог оказаться для неё последним… Так и вышло. Она умерла ранним утром, почти сразу после восхода солнца, взглянув в последний раз на это волшебство природы. Алла ушла тихо и безболезненно… Возможно, женщина уже настолько привыкла к боли, что научилась её не замечать. А её бездыханное тело Семён пронёс на руках до госпиталя, оставив пустую инвалидную коляску на растерзание бурным ялтинским волнам. Ещё долгое время ему казалось, что он и сам остался там, на пустынным пляже.

– А Олеся сегодня на месте? – поинтересовался Семён Петрович, расплачиваясь за готовый букет. – Сдачи не надо.

– Да, конечно, она в подсобку отошла за инструментами… Её позвать?

– Не надо. Просто передайте, что я приходил.

– Обязательно передам, Семён Петрович! Заходите послезавтра, она будет открывать лавку.

Мужчина благодарно кивнул и, попрощавшись, удалился. Раиса громко позвала племянницу.

– Семён заходил. Ты специально от него прячешься?

– Да нет же, я палец обрабатывала! – Олеся показала наспех забинтованный мизинец.

– Так, а от кого письмо?

– От одного человека… Он учится в институте, в который я хочу поступать. Обещал мне помочь.

– Угу, и этот человек юноша, да? Девчонка бы просто в лавку зашла. Без этой вашей… ерунды.

– Да какая разница, тёть Рай? Ты хочешь, чтобы я поступила или нет?

– Я хочу, чтобы ты хорошему человеку голову не морочила!

– Какому?

– Я про Семёна! Не прикидывайся. Он долго будет от тебя ответа ждать?

– Вообще-то он мне ничего не предлагал!

– Да что ты?! Он при мне не раз тебя прогуляться приглашал.

– Посреди моей смены?

– Да с ним я бы тебя с радостью хоть посреди смены отпустила бы! Такой мужчина пропадает… – с придыханием проговорила Раиса.

– Вот сама и гуляй с ним, раз он тебе так нравится! – серьёзно заявила Олеся и гордо удалилась прочь, взмахнув косичкой, как крылом.

– Да я бы с удовольствием с ним прогулялась! – крикнула ей вслед тётушка. – Да только он ни разу меня… не пригласил. Всё тебя ждёт, дурёху.

– Послушайте, тёть Рай! – Олеся вернулась к рабочему столику. – Я свою жизнь с дядь Семёном знаю наперёд! Вот сейчас выскочу за него замуж, нарожаю ему пятерых сыновей, и не видать мне до глубокой старости ни образования, ни карьеры, ни журналистики. Ему степенная домохозяюшка нужна, у которой всё дома по полочкам да по антресолям! Чтобы по выходным пирожки домашние, а по будням блинчики с варёным кофейком! Но ведь я не такая… Как вы не поймёте! Мне свобода нужна, а с ним я просто… задохнусь! Знаете, как морская рыбка в тесном аквариуме, полном речной воды!

– Разбаловала тебя мать за границей, ой как разбаловала… – начала причитать Раиса, сердито разглаживая бумагу для декора. – Ты счастья-то своего не видишь да не замечаешь. Да он только рад будет тому, что ты учиться пойдёшь! Глядишь, и пристроил бы тебя куда-нибудь!

– Во-первых, за границей я лечилась, а не веселилась! Еле выкарабкалась, между прочим. А во-вторых, куда он меня устроит? Разве что в учебный гарнизон?

– Ну сама смотри, потом локти не кусай, поняла? – сурово бросила ей Раиса. – Тебе двадцать пятый годок уже пошёл, а всё носик свой воротишь, о карьере помышляешь! Была бы поумней, то поняла бы: одно другому не мешает!

Олеся поджала губы и обиженно махнула на тётку рукой. В который раз она убедилась в том, что они с тётушкой хоть и родственницы, но такие разные. Раиса желала поскорее выдать племянницу замуж, так как собственная женская доля оказалась горькой: она так и не стала женой и матерью.

Единственный мужчина, которого Раиса сумела полюбить, не вернулся с фронта. Она, как однолюбка, ещё верно ждала его несколько лет после объявления о победе, но так и не дождалась заветного стука в оконце. Раиса даже не знала, где похоронен её некогда любимый человек. От него остались письма и единственная фотокарточка, которую она хранила в любимой книжке. Женщина не открывала её уже давно, но заботливо протирала от слоя пыли каждый месяц. Всё твердила себе, что некогда читать, откладывая на потом… И она сама не заметила, что в одночасье перестала цвести как женщина. Все мужчины воспринимали её как сестру, подругу, но не как даму сердца. И Раиса убеждала себя в том, что и сама не хочет становится для кого-то любимой и единственной. Ведь её сердце занято до сих пор… И все мужчины это чувствуют и отступают, так и не сделав первый шаг навстречу.

Олесю Раиса принимала как родную дочку, не забывая кормить её пряниками, но и не стесняясь использовать кнут в отношении строптивой девушки. Женщина считала, что Олеся упускает драгоценное время, просиживая его за учебниками долгими вечерами. Частенько Раиса напором заставляла её принарядиться и выйти показаться городу и его жителям, наивно полагая, что в один из таких вечеров племянница повстречает своего суженого. Но Олеся, как полагается девушке с её нравом, подолгу отпирается, и женщины каждый раз горячо ссорятся, занимая оборонительные позиции по разным комнатушкам маленькой квартирки. И, по обыкновению, Олеся приходила мириться первая, заваривая большой чайник крепкого чаю. Она хоть и вспыльчивая девушка с характером, но отходчивая. И сердце у неё по-детски доброе и наивное.

Порой Олеся всё-таки поддавалась на уговоры тётушки и, надевая красивое платье, тайком брала учебники с собой и шла гулять по вечернему Симферополю. Прогулки, правда, обрывались на первой же удобной лавочке, на которую девушка присаживалась с открытой книгой. Увлечённую миловидную особу со школьным учебником по литературе в руках часто замечали молодые люди, бесцельно прогуливающиеся по тёплым улочкам. Они тихонько подсаживались к ней и молча наблюдали за тем, как девушка сосредоточенно повторяет написанное в книге подкрашенными губами. И Олеся не всегда замечала на себе внимательные взгляды незнакомцев, отчего обычно пугалась либо злилась. Вздыхая, она закрывала книгу, закладывая в неё палец, и хмуро смотрела на тех, кто посмел нарушить её покой. И все они, как один, говорили ей разного роды комплименты: галантные, лестные, двусмысленные, порой сомнительные и часто банальные. Одни принимали её за молодую и прекрасную учительницу, готовящуюся к предстоящему уроку, другие – за абитуриентку перед экзаменом, а третьи и вовсе за таинственную особу со странными предпочтениями в чтении. Но всем Олеся отвечала одно и то же: она ждёт мужа с работы, а поблизости гуляют их дети.

Эти слова словно отрезвляли несостоявшихся ухажёров, и они спешно покидали лавочку, не прощаясь. А Олеся с облегчением принималась за новый учебник или новый параграф до тех пор, пока от кропотливого чтения не уставали глаза, а на улице не зажигались фонари.

И Раисе было невдомёк, что её племянница избалована мужским вниманием, поэтому скупые ухаживания Семёна Петровича её совсем не впечатляли. И хоть Олеся и создавала впечатление холодной и неприступной барышни, её девичье сердце было влюбчивым…

Но, к сожалению или к счастью, она страстно влюблялась в героев художественных книг, которые читала залпом, отдыхая душой и разумом от обилия скучной учебной литературы. Её любимыми мужчинами были персонажи Оноре де Бальзака, Стендаля, Шекспира и Стефана Цвейга. Последний писатель был её фаворитом среди многих. Олеся считала, что так проникновенно и страстно писать о любви мог именно этот австрийский драматург. Он словно играл на потаённых струнах хрупкой женской души, слагая сюжеты, в которых в едином танце соединялись и любовь, и боль, и преданность, и ненависть, и красота, и ужас происходящего… Прямо как в жизни! Девушка обожала перечитывать новеллы Цвейга, заведомо зная финал каждой любовной истории, но лелея надежду на то, что всё закончится иначе. И её последней «книжной любовью» был лейтенант Антон Гофмиллер – главный герой романа «Нетерпение сердца». Что примечательно, Олесе привезла эту книгу мама из Франции, зная любовь дочери к творчеству Цвейга. И девушка смогла осилить роман на французском языке, хоть и не сразу. Ей страстно хотелось знать, чем же закончится эта психологическая любовная драма. Ей хотелось знать о судьбе и выборе любимого мужчины. И пускай ей было по-девичьи жаль бедную Эдит, но ещё больше она жалела Антона, который не отрёкся от девушки, хоть и не смог полюбить её всем своим сердцем. Его самопожертвование сражало Олесю наповал, как и желание Антона искупить свою трусость перед Эдит. И даже обличительный финал не смог омрачить её чувства к нему…

Что же касается располагающей внешности, то благородными чертами лица Олеся пошла в мать – русскую еврейку, а горделивым характером в отца – балтийского литовца. «Эх, счастливой не будешь, коли в мать пошла!» – сетовала бабуля, но маленькая Олеся не верила в глупые приметы. Девочка всегда выделялась среди своих сверстниц не по годам взрослым цепким взглядом, смелыми для ребёнка утверждениями и мальчишеской храбростью. Но её совсем не привлекали подобные себе люди, она чувствовала в них дух соперничества и желание подавить её харизму, подрезать крылья. Другое дело – это спокойные, рассудительные, в чём-то застенчивые люди, с которыми не хотелось спорить или соперничать. Такие, как Герман. Этот молодой человек казался ей умным, начитанным, интеллигентным и… таинственным. От него веяло необычайным внутренним спокойствием, которое девушка ощутила не сразу, а в ходе беседы с ним. Олесю также сразу подкупило то, что юноша не стал отвешивать ей скучные комплименты. Ни в цветочной лавке, ни в парке. Он не пожирал её глазами и не тушевался перед ней. Поначалу, конечно, она подметила его смущение, но оно показалось ей совершенно естественным, не притворным. А как иначе, ведь это была их первая встреча. И первое свидание у обоих… Да, для романтичной девушки это было именно свиданием. И совсем не важно, что она назначила его сама. Главное, чтобы об этом не узнали остальные. Олеся и сама поначалу пребывала в некотором волнении, но умело скрывала его за приветливыми речами и располагающей улыбкой. А потом присущая ей уверенность взяла своё, и девушка приняла бразды правления в свои женские руки. Но в то же время ей было интересно, как поведёт себя застенчивый юноша, если руководить ходом встречи будет она. И каково же было удивление Олеси, когда, казалось бы, предсказуемый Герман сменил свою застенчивость на неподдельный живой юмор. Сам того не подозревая, юноша превратил нелепую сцену в цветочной лавке в забавное воспоминание, над которым можно вместе посмеяться. И Олеся оценила чувство юмора своего нового знакомого, ведь к концу вечера её живот болел от смеха. Тогда она смеялась искренне и от души. А надо понимать, что далеко не каждый мужчина мог её так рассмешить. Даже будучи обворожительным персонажем захватывающей книги. Да и комедии она не особенно любила. И, как по мановению волшебной палочки, Олеся позволила себе быть собой в обществе этого весёлого и милого юноши. И да, его застенчивость показалась девушке привлекательной. Она поймала себя на мысли, что ей нравится беседовать с ним, не задумываясь о своих словах и не переживая, что он может понять её превратно. Ведь мама учила её осторожности с самого детства, настойчиво вбивая в юную головку: «Ты живёшь в суровом мире мужчин! Всегда обдумай каждое слово, прежде чем с ними заговорить. Но не бойся показаться не столь начитанной или умной, как они. Зазнаек они терпеть не могут. Лучше быть очаровательной глупышкой, чем казаться необразованной недотёпой! Поняла?» Но Олеся долго не могла понять, что же имела в виду мать. С детства ей врезались в память слова: очаровательная глупышка. Вот такой девушка и старалась быть, но далеко не для всех. Впрочем, как и её мама.

Когда Герман не появился на следующий день в лавке и не связался с ней, Олеся решила подождать. Мало ли, он же занятой студент. Но когда юноша не дал о себе знать спустя неделю, она запаниковала. В её белокурую голову закрались переживания: «Что я сделала не так? Я его отпугнула?» Всё валилось из рук на работе, а дома она подолгу сидела перед открытым учебником и кусала нижнюю губу, всё размышляя о том, что же могло случиться… Навязчивые расспросы тётушки только раздражали, и Олеся пряталась от неё либо в лавке среди цветов, либо в ванной комнате дома, хмуро рассматривая своё личико, не тронутое вуалью тёткиной косметики. Однажды в её мыслях пронеслось: «Я просто ему не понравилась, вот и всё». Но она быстро себя одёрнула, испугавшись: «Откуда такие мысли? Я не для этого с ним встречалась! А для дела. Я дура, если так думаю! Нельзя…»

Неожиданное послание от Германа обрадовало Олесю, и она воспряла духом. Даже слишком. Мечта поступить в институт стала куда ближе… Однако затем еле уловимое волнение коснулось её сердца, но в порыве радости она лишь отмахнулась от него. Ей стало лестно, что юноша написал ей письмо и позвал на встречу таким же старомодным образом, что и она. Теперь оставалось дождаться встречи, и самое главное – не показать ему, что она столь долгожданная. «Иначе придумает себе чего-нибудь… Не буду его обнадёживать!» – размышляла она, собирая очередной букет. Но еле заметная довольная улыбка не сходила с её уст ещё долгое время.

***

Симферополь, 30 октября 1957 года

Хотя тётушка и велела Герману наведаться к дому Ирины Котовой вечером, чтобы застать всех домочадцев в нём, ему не хотелось ещё раз встречаться с неприветливой рыжей женщиной. Ему казалось, что ей незачем врать. Он решил расспросить обо всём абрикосовое деревце, стоявшее неподалёку от дома. Когда Герман добрался до нужной улицы, было уже за полдень и все местные жители сидели по домам, обедая со своими семьями.

– Позволь тебя спросить, если ещё не спишь, – обратился Гера к низенькому плодоносному дереву, спрятавшись в его ветвистой пожелтевшей кроне.

«А я тебя помню! Ты недавно приходил, да ни с чем ушёл!»

– Всё верно. Я приходил к одной девушке, а встретил другую… А Ирина здесь правда больше не живёт?

«Как же? Она с моих ветвей плоды по осени обрывала! Собственной персоной».

Герман задумался: «Неужели тётка знала об этом?»

– Погоди… А почему тогда её сестра мне обратное сказала? И прогнала меня?

«Нам велели молчать!» – вдруг подала голос вишня, стоявшая поодаль от абрикоса. Герман с удивлением обернулся к ней:

– Кто велел? И зачем?

«Женщина в зелёном платочке с жёлтыми яблочками! – быстро ответил абрикос и обратился к вишне: – И мне всё равно на её наказ и на угощения! Она мне не хозяйка! Ты и молчи, коли хочешь».

Герман ещё некоторое стоял в замешательстве, перебирая в голове сотню подозрений. Неожиданно на крыльцо дома вышла Елизавета с ведром в руках. Герман быстро присел и отпрянул назад, но, зацепившись за корягу в земле, споткнулся, свалившись в редкую жухлую траву. Он опасливо глянул в сторону крыльца и столкнулся взглядом с недовольной женщиной.

– Опять ты? Зачем пришёл? Или ты мой сад обнести захотел?

– Не нужен мне ваш сад! – обиженно произнёс Герман и встал, отряхиваясь. – Я не вор!

– Тогда иди, откуда пришёл! Мне тебе больше нечего сказать! – Елизавета со злостью выплеснула с крыльца содержимое жестяного ведёрка, постучав по донышку. – Иначе мужа позову, и тебе точно не поздоровится…

– Зачем вы мне соврали? – на сей раз Герман решил настоять на своём. – Я знаю, что ваша сестра живёт с вами и никуда не уезжала…

– А тебе какое дело, а? Ишь, настырный какой! – женщина, подбоченясь, бросила пустое ведро себе под ноги.

– Что за шум, а драки нет? – На крыльцо вышла темноволосая худенькая девушка с яблоком в руках. Елизавета поначалу замешкалась, но быстро спохватилась:

– Домом ошиблись! Он уже уходит, пошли в дом, а то…

– Вы Ирина, верно? – Герман решительно вышел из своего укрытия и всмотрелся в незнакомку. Она тоже с интересом посмотрела на него, будто ища в нём знакомые черты.

– Я. А ты кто такой будешь? Лиз, иди в дом, а то молоко убежит! Я сама с ним погутарю.

Елизавета кинула в Германа взгляд, полный ненависти, и, схватив пустое ведро, скрылась за занавеской. Ирина лишь с улыбкой посмотрела ей вслед, произнеся:

– Извините за неё, она у нас не особо гостеприимная! Так зачем я вам понадобилась?

– Видите ли, я учусь в педагогическом институте, на Фрунзе. Где вы обучались около шести лет назад… Только на другом направлении.

– Да, я окончила Крымский педагогический институт в пятьдесят первом… – спускаясь навстречу юноше, подтвердила женщина. – А вы с какого отделения, позвольте узнать? И как я могу к вам обращаться?

– Ой, просите, совсем забыл представиться: Поплавский Герман Олегович! Учусь на первом курсе факультета журналистики! – Он протянул правую ладонь, но, столкнувшись с удивлённым взглядом собеседницы, быстро убрал руку. Но тут же натянул приветливую улыбку. В глубине души Гера был несказанно рад, что сумел застать Ирину дома.

– Герман Олегович, а чем я могу быть вам полезна? Вы – будущий журналист, я ныне – учительница ботаники, в прошлом – ударница сельскохозяйственного труда. Вы хотите взять у меня интервью для студенческой газеты?

– Не совсем так! Ваша профессия тут ни при чём… – Герман отчётливо понимал, что стоит допустить хоть одну оплошность в разговоре – и он уйдёт ни с чем. «Придётся лгать… Но поверит ли она мне?» Сердце его гулко заколотилось, глаза отчаянно забегали, а руки впились в ремешок портфеля. – Дело в том, что я состою в студенческом ботаническом кружке и меня особенно заботит природная культура нашего края и города в том числе. Наша группа выступает за сохранение любого вида древесных, кустарниковых и цветочных растений! Особенно редких видов. Ведь именно этим так богата наша республика…

– Вы, конечно, большие молодцы, но, по правде говоря, я пока не понимаю, при чём здесь моя персона? – с улыбкой проговорила Ирина, щурясь от солнца.

– Хорошо, ближе к делу… – Герман громко выдохнул и решительно пошёл в наступление: – Это же вы посадили черёмуху в нашем институтском дворике?

Ирина кивнула.

– А вы знаете, что её хотят вырубить! В самое ближайшее время! Мы не должны этого допустить! Поэтому я и пришёл к вам… Вам же не безразлична её судьба?

– Так, подождите! – Ирина взмахнула рукой и поставила чашечку на ступеньку за собой. – Кому вообще помешала моя маленькая черёмушка? Там огромный и просторный двор, да и я об этом слышу впервые! Мне бы обязательно сообщили о таком опрометчивом решении института… И уж точно не вы.

«Кто бы сообщил?»

– Я понимаю, это очень неожиданно для вас… Поверьте, и для нас тоже! Но это ещё не окончательное решение главы института! До нас дошли слухи, что горсовет планирует весной облагородить территорию вокруг здания института. То есть заасфальтировать всё вокруг и поставить лавочки для студентов и гостей учреждения, сделать небольшую, так сказать, аллейку… Да, естественно, они засадят облагороженную территорию небольшими кустарниками, поставят современные урны для мусора, фонари для освещения лавочек, но нашу черёмуху точно вырубят! А нам так полюбилось это деревце, вы себе даже не представляете! Её пышное цветение радовало нас по весне, а по осени мы гурьбой обрывали с неё кислые вяжущие ягодки…

Ирина смотрела на Германа широко распахнутыми глазами и с приоткрытым ртом. Она несколько раз порывалась что-то сказать, но возбуждённый юноша так громко тараторил, что у растерянной женщины не было шансов вставить ни словечка.

– Так, Герман! Позвольте мне прервать вашу тираду! – громко произнесла женщина, и Герман, наконец, замолк, нервно сглотнув. – Вы, конечно, огорошили меня этой новостью с вырубкой, но поверьте: если бы всё было так, как вы говорите, то наш куратор сообщил бы нам об этом! А то странно получается: он слыхом не слыхивал о вырубке, а первокурсники, причём с факультета журналистики, а не с кафедры ботаники, знают об этом из первых уст!

«Какой ещё куратор?»

– Я… я всё могу объяснить! У нашей одногруппницы ближайший родственник работает в горсовете! Он и сообщил ей об этом. Предупредил заблаговременно, так сказать!

– Шустрые вы, однако, ребята! Наверное, будущие журналисты должны быть такими проворными… Но, пожалуй, я сама схожу на днях в институт и побеседую с Дубровиным. Если это всё правда, то я не дам вырубить свою черёмуху и все остальные деревья тоже.

Германа словно парализовало: «Я не ослышался?»

– Простите… А при чём здесь Платон Николаевич? Он же… заведующий нашей кафедрой.

– В те годы, когда я была студенткой института, он ещё не был завкафедрой журналистики, но занял это место как раз в мой выпускной год. Платон Николаевич хоть и не преподавал нам лично, но мы все прекрасно знали его имя! Он был ярым, известным активистом и борцом за природу и её охрану, участвовал в первых съездах по оздоровлению городов в республике. Помню, Платон Николаевич всегда говорил, что социализм – это не каменный век и не каменный город. Да, современное общество не может жить без камня, железа и бетона, но зелень поможет преодолеть отрицательные стороны «железобетонного заключения». А ещё он дружил со всеми преподавателями с нашей ботанической кафедры, часто писал статьи и целые труды о защите редких видов растений. А в своё время активно поддерживал озеленение Симферополя после войны. И, кстати говоря, это была его идея – высадить деревья вокруг института. Как сейчас помню, ему страшно не нравился наш «голый двор». Он говорил: не только ударник нуждается в здоровом воздухе, но и студент! Мы же будущее великой страны. Ему хотелось, чтобы глаза радовались пышным и красивым деревьям, клумбам с цветами, зелёным лужайкам… И мы тоже загорелись этой идеей!

– Вот как… – тихонько проговорил Герман. – Это что, получается, что он был вашим… куратором? Ну, по посадке деревьев?

– Что-то вы, Герман Олегович, совсем не знаете своего завкафедрой! – со смехом сказала Ирина. – А с ним нужно хорошенько дружить! Да, именно он лично уговорил руководство института дать нам, выпускникам-ботаникам, прекрасный шанс высадить деревья и кустарники во дворе. Так сказать, чтобы отдать дань уважения нашему учебному заведению. Он сам курировал сей ответственный процесс, активно помогал нам в посадке. Я сама выбрала черёмуху, так как плохо была знакома с этим видом и мне было интересно поработать с ней, понаблюдать за её ростом и цветением в наших условиях.

– И вы сами нашли саженец для посадки?

– Нет, Дубровин великодушно принёс в институт несколько саженцев плодоносных и цветущих деревьев из своего чудесного сада, остальные – закупили для нас завхозы.

Герман стоял как вкопанный, пытаясь собрать сумбурные мысли в кучку, но всё было тщетно. Он никак не ожидал услышать о Чехове, а тем более о его непосредственном участии в посадке черёмухи и озеленении города. «Почему мне тётка ничего об этом не говорила? Почему черёмуха не сказала ни слова о том, из чьего сада она появилась? Неужели Чехов и есть…»

– Герман Олегович, с вами всё в порядке? – Ирина легонько дотронулась до его плеча.

– Да… – встрепенулся Гера и с силой зажмурил глаза, потирая вспотевший лоб. – Просто… душно что-то сегодня.

– Я могу вынести вам прохладной воды из колодца. Или лучше зайдите к нам в сени! Там прохладно…

Герман окинул беглым взглядом оконца дома позади Ирины и наткнулся на суровый взгляд Елизаветы, которая тут же сердито задёрнула шторку.

– Спасибо! Но я, пожалуй, подожду вас здесь. Да и… мне бежать пора. Нельзя опаздывать на занятия, сами понимаете. Я всего лишь первокурсник.

Ирина понимающе кивнула и, быстро поднявшись по лестнице, скрылась в сенях. Когда Герман остался наедине с собой, он почувствовал, будто оказался в западне… Собственных мыслей, догадок и сомнений. Он не понимал, что же ему делать с тем, что он узнал… «К кому мне идти за ответами? Прямиком к Дубровину, к тётушке или к черёмухе? И что же говорить Ирине, которая поверила, что её подопечную собираются вырубить? Так и знал, что это враньё ничем хорошим не закончится!» Ему стало страшно и совестно, отчего он поёжился, будто от порыва промозглого ветра. И щемящее чувство, что его самого искусно обманывают, накрыло с головой, сжав виски до боли. «Только осталось узнать, кто это делает! И с какой целью».

После того как он жадно глотнул ледяной воды, смочив пересохшее горло, в его голове немного прояснилось. Герман вдруг осознал, что наделал.

– Ирина, я благодарен вам за нашу беседу! И за то, что не прогнали…

– У меня правило такое: сначала выслушать, а уж потом решать – прогонять или приголубить. Я же с ребятишками работаю! Ой, там такие сорванцы иной раз попадаются, что пришлось набраться терпения за годы работы. Это уже профессиональная привычка.

– А вы не против, если я сам зайду к Дубровину? Поговорю с ним по поводу вырубки. Не хочу вас… утруждать лишний раз.

– Я буду вам признательна! Сами видите, я далековато живу от института. Но у меня к вам просьба: зайдите потом ко мне, будьте так добры. Мне, правда, небезразлична судьба деревьев, которые мы высаживали собственными руками. Если будут нужны подписи или любая другая помощь добровольцев, я готова. Да что уж там, мы готовы! Я всем своим однокурсникам сообщу! Встанем горой на защиту наших цветущих красавиц! Уж не сомневайтесь.

Герман охотно согласился. У него не было выбора. Залпом допив остатки воды из кружки, он быстро попрощался с женщиной и удалился прочь. Юноша не знал, вернётся ли он к этому дому в третий раз. Но он точно знал, к кому сейчас нужно следовать за советом.

***

– Ка-а-атя… Катенька! – елейный мужской голос, казалось, звучал со всех сторон, мягко касаясь ушей, словно шёлковый платок. – Не делай вид, что ты меня не слышишь. Я же вижу, твои очаровательные глаза не бегают по строчкам.

– Платон, я сейчас собьюсь… – ответила Катерина, не отрывая сосредоточенного взгляда от листка бумаги, а пальцы от пишущей машинки. – Я не собираюсь заново перепечатывать производственный отчёт.

– Мне так нравится твоя напускная серьёзность и деловой тон… – Чехов мягко опустился на стул напротив Катерины Львовны. – Ты так ещё прекраснее, ей-богу!

– А мне не нравится твой игривый лад и ребячество, мы на рабочем месте. – Женщина энергично принялась бить подушечками пальцев по потёртым клавишам, прикусив нижнюю губу. Чехова только позабавил серьёзный ответ Катерины, отчего он издал лёгкий смешок.

– Катя, я принёс твои любимейшие эклеры с заварным кремом и поэтому рассчитываю на твоё расположение.

– Ты их купил в кондитерской или их испекла твоя сестра? Это важно.

– Почему же это столь важно?

– Потому что она мечтает меня отравить, – невозмутимо ответила женщина, прокрутив каретку с бумагой на следующую строку.

Чехов громко рассмеялся, запрокинув голову.

– Ну, хочешь, я их лично попробую, чтобы ты убедилась в том, что они не отравлены! Лишь бы твоя душенька была спокойна!

В дверь настойчиво постучались, и профессор за секунду изменился в лице, прокашлявшись.

– Войдите! – крикнула Катерина, не отрываясь от пишущей машинки, чем вызвала лишь возмущение профессора.

– Здравствуйте, можно? Я только узнать по поводу стажировки…

– С огромным удовольствием! – воскликнул Чехов, взметнув руками, аки дирижёр, и вальяжной походкой направился к двери. – Но только после обеденного перерыва, сударыня. Вот поступите к нам на стажировку и поймёте, как важно соблюдать рабочую дисциплину в трудовом коллективе! До свида-а-ания!

Катерина Львовна, наконец, отвлеклась от своего усердного занятия и взглянула на настенные часы.

– Ты что, опять дверь не заперла? – недовольно вопрошал Чехов, запирая кабинет на ключ.

– Ты же меня знаешь, если я чем-то увлекусь, то совсем не замечаю времени… – оправдываясь, ответила женщина, и устало потёрла запястья.

– Ну что же ты, Катенька, тебе надо больше отдыхать! – Профессор уже аккуратно, но настойчиво проминал её плечи, туго обтянутые хлопковой рубашкой.

– Не к добру…

– Что, прости? Не расслышал…

– Не к добру твои внезапные любезности.

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать? Я просто соскучился, вот и всё! Я что, не имею на это права?

– Мы будто с тобой поменялись местами! – Катерина отпрянула от профессора и внимательно посмотрела ему в глаза. – Раньше я только и делала, что обхаживала тебя со всех сторон. Хорошо хоть с ложечки не кормила… А когда это делаешь ты, значит, тебе что-то от меня нужно.

– Ты меня обижаешь, Катя, – убрав руки с её плеч, проговорил профессор. – По-твоему, ты ко мне относишься абсолютно бескорыстно, а я, наоборот, только и жду момента, чтобы заполучить некую выгоду. А испытывать искренние человеческие чувства я что, не могу?

Внезапно дверная ручка настойчиво дёрнулась вниз, и оба опасливо посмотрели на дверь.

– У нас обед! – в сердцах крикнула Катерина, вскочив со стула. Чехов лишь молчаливо отпрянул от неё. Казалось, он порывался обнять её, но опасался бурной женской реакции. – Где там твои эклеры? Не дадут пообедать, в конце концов, так и будут ломиться… Что за люди?

Чехов тягостно вздохнул и покорно направился в свой кабинет за сладким утешением. Катерина метнулась к чайнику, но через секунду отскочила от него с визгом. Профессор молниеносно вернулся в комнату.

– Что такое, Катюша?

– Я обожглась! Он же раскалённый…

– Боже правый, я же недавно вскипятил его! Так, не размахивай ладошкой попусту, тут нужна холодная вода! Или сода! Пойдём же в уборную скорее…

Через мгновенье они выбежали в оживлённый коридор. Впереди неуклюже бежал профессор, а за ним семенила Катерина Львовна, цокая каблучками и дуя на правую ладонь.

– Платон Николаевич, идите в кабинет, я сама справлюсь!

– Нет уж, Катерина, это моя вина! Я тебя провожу, мне так будет спокойнее.

Чехов распахнул перед женщиной дверь в дамскую комнату, прокричав вдогонку про щепоть соды. Оставшись за дверью, он подошёл к окну, достал носовой платочек из внутреннего кармашка пиджака и наспех вытер взмокшие виски и лоб. И тут растерянный взгляд профессора наткнулся на до боли знакомый силуэт. Это был Герман. Юноша стоял у оголённой черёмухи, прислонившись к ней спиной и склонив голову на грудь. Он выглядел хмурым и подавленным. Руки его безвольно висели вдоль туловища, а портфель покоился у ног. Чехов прищурился: он хотел разглядеть лик студента. Его ладони суетливо ныряли в карманы пиджака и брюк в поисках пенсне. Через мгновенье профессор тихонько выругался: он забыл его в кабинете. Мужчина почти вплотную приблизился к холодному стеклу в попытках рассмотреть Германа, но от частого дыхания окно предательски запотевало. И здесь в ход пошёл платочек, которым профессор протёр стекло, жадно впиваясь глазами в мальчишеское лицо, закрытое каштановыми локонами. Но тут на помощь профессору пришёл порыв ветра: он сдул с лица юноши вихры, и Чехов увидел воочию – губы Германа шевелились.

– Попался! – горячо прошептал мужчина, победно сжав кулаки.

***

Герман не сразу догадался, что заметно опаздывает на встречу в Центральном парке. Несколько раз юноша подбегал к прохожим и спрашивал время, но одни лишь пожимали плечами, другие и вовсе позабыли наручные часы дома, а третьи советовали свериться с солнцем. Когда он, запыхавшийся и растрёпанный, прибыл на место, Олеси не было видно. «Ну вот, она ушла… Какой же я болван, и что теперь делать?» – с досадой думал Гера, озираясь по сторонам. Он бросил портфель под ноги и устало облокотился на перила моста, утопив взгляд в мутном пруду. И тут его осенило…

– Ты не видел возле того моста девушку? Белокурую такую, в синем пальтишке? – обратился он к ясеню, стоявшему неподалёку от пруда.

«Знаешь, сколько женщин в ярких пальто прошлись по этому мосту сегодня? – хмуро отозвался ясень. – Я тебе не постовой, чтобы их всех запоминать!»

– Нет, она не просто прошлась. Она ждала там меня.

«Хм, припоминаю одну… Она ненадолго задержалась на мосту, но быстро ушла».

– А в какую сторону она пошла?

«Она прошла мимо меня и направилась в сторону еловой аллеи».

Герман поблагодарил ясень и, схватив пыльный портфель, быстрым шагом удалился.

«На твоём месте я бы далеко от моста не уходил! Вдруг она вернётся, а тебя нема… А потом и тебя ищи-свищи. Эх, молодёжь!» –  проговорил вслед юноше ясень, только тот его уже не услышал.

Герман надеялся застать Олесю в буфете, где работала её знакомая – тётя Клава. Он подумал, что девушка решила забежать за сладким, поэтому уверенно вошёл внутрь, оглядев посетителей. Но Олеси среди них не было.

– Прошу прощения, а Олеся к вам не заходила?

– Какая такая Олеся? – Женщина в белоснежной косынке непонимающе глядела на Геру.

– А вы случайно не Клавдия?

– Нет, у неё сегодня выходной. Так, хлопчик, вы сюда за девушкой зашли или за выпечкой, не пойму?

– Извините! Я девушку ищу… Она белокурая, в синем пальто и сиреневой беретке. У неё тут ещё знакомая работает буфетчицей.

– Нет, я не припомню такую… Сиреневую беретку я бы точно запомнила! – с улыбкой произнесла она.

– Ясно… Спасибо вам.

– Хлопчик, а возьмите пирожки с мясом или вишней! Ну, коли зашли! Только с пылу с жару! Как раз свою зазнобу угостите! Возьмёте парочку?

Герман вежливо отказался, мотнув головой. «Она не моя зазноба», – пронеслось у него в голове.

Снова оказавшись на улице, он решил вернуться к мосту. По дороге Гера с надеждой вглядывался в каждую проходящую мимо него девушку. Но всякий раз это были не её глаза, не её волосы, не её улыбка… «И чего я запаниковал как дурак? Надо было не уходить с места встречи… Опять я всё испортил! Нужно было купить для неё что-нибудь. Угостить, извиниться за опоздание». При мысли о горячих пирожках у него предательски громко заурчало в животе. Он остановился, вздохнул и через секунду возвратился в буфет на радость краснощёкой буфетчице.

Ещё издалека Герман заметил синее пальто и белокурую косичку, и его пронзила неподдельная радость: «Она пришла!» С широкой улыбкой он уверенно зашагал к мостику, набирая в лёгкие побольше воздуха. Юноша был полон решимости извиниться за своё опоздание.

– Олеся, вы всё-таки пришли?

Девушка вздрогнула и обернулась. Герман обомлел: это была не она. Он потупил взгляд и, сделав шаг назад, поспешно извинился. Незнакомка улыбнулась и, пожав плечами, отвернулась к пруду. Гера растерянно зашагал обратно, полный досады и разочарования.

«Ну что, нашёл свою белокурую пропажу?» – участливо поинтересовался ясень.

– Нет. Я и в буфет зашёл, и опросил буфетчицу, и обратно к мосту вернулся… Нет её нигде! Мне кажется, она вообще не пришла. Брожу здесь как идиот…

«Но-но, почему же сразу идиот? Любят люди себя хаять на чём свет стоит… Подумай хорошенько, где она ещё может быть? Если не на мосту да не в буфете».

– Дома. Либо в цветочной лавке… Хотя по пятницам она работает в первую смену.

«Я тебе про парк говорю! Где она любит здесь прогуливаться?»

– Не знаю… Я её вообще не знаю, – пожал плечами Герман и поджал губы. – Наверное, и я тоже пойду. Незачем себе душу травить…

– Герман, что вы тут делаете?! – послышался возмущённый возглас позади. Он обернулся и застыл. Это была Олеся. Но на сей раз она была в бежевом плаще с чёрным ремешком и красной беретке.

«А говорил мне, что она в синем пальто! Тьфу, что за молодёжь пошла…»

– Я… Я вас тут ждал… – нерешительно произнёс Герман, медленно приближаясь к девушке.

– Я вас по всему парку ищу! И ваше мороженое почти растаяло!

Герман только сейчас обратил внимание на два вафельных стаканчика в её руках. Один был с белым шариком, а второй с фиолетовым, который немного подтёк.

– Я просто опоздал… Хоть и бежал со всех ног. В институте задержали, я ничего не мог поделать! Я прихожу, а вас тут нет, и я решил… вас поискать. Так по-дурацки вышло… Извините меня.

– Я знаю, что вы опоздали, – сердито отозвалась девушка. – Поэтому я решила отойти за мороженым. На пять минут! Правда, я не знала, какое вы любите, поэтому взяла два: классическое и смородиновое. Но теперь отдаю вам смородиновое. Будете лакомиться растаявшим, потому что нечего опаздывать! Держите!

– Простите, мне правда… неловко перед вами. Да, я съем со смородиной! Сколько я вам должен за него?

– Герман, какой же вы смешной! – Олеся звонко рассмеялась, а Герман непонимающе посмотрел на неё, нахмурившись. – Вы не поверите, я сама опоздала! Тётка в лавке задержала, увы. А мороженое я купила в знак благодарности за то, что вы меня подождали. Так вы какое любите: сливочное или ягодное?

Герман с улыбкой захлопал глазами и выдохнул, мотая головой.

– А я уж думал, что опоздал настолько, что вы ушли, не дождавшись меня! Я даже в буфет бегал, думал, вы там… Вы меня подловили!

Он потянулся за растаявшим ягодным мороженым, и оба рассмеялись.

– Видели бы вы своё обескураженное лицо! – с улыбкой сказала Олеся, и они двинулись в глубь парка. – Я больше так не буду шутить! И опаздывать, кстати, тоже.

– И я! Наверное, придётся купить наручные часы, чтобы не попадать в такие ситуации. Кстати, у меня для вас тоже кое-что есть.

Они остановились у первой же лавочки, и Герман достал из портфеля небольшой свёрток.

– Я помню, что вы любите такие булочки. Это вам! Ещё раз прошу прощения за опоздание! Такого точно больше не повторится. Негоже репетиторам опаздывать! Подаю плохой пример…

– Да вы что! – Олеся была одновременно по-детски рада и обескуражена. – Мне нельзя столько сладкого в день! Я же с одного мороженого могу заработать сыпь… Придётся угостить кого-нибудь. Но не себя.

– Можете распоряжаться ими как хотите, они ваши. Но это ещё не всё! Я помню и про вашу аллергию. И принёс вам ещё кое-что. Но уже крайне полезное.

– А вот это уже интересно… Что же это может быть? Герман, а у вас прекрасная память! Не то что у меня…

Юноша достал из портфеля маленький холщовый мешочек, чем ещё сильнее удивил девушку.

– Как вы помните, мой дедушка был травником. И прекрасным лекарем. Он всегда говорил, что от любого недуга – и телесного, и душевного – есть своё лекарство, своя целебная травка. Он был сторонником народной медицины, и я с удовольствием хочу продолжить его дело. В этом мешочке чудесный сбор, который избавит вас от симптомов аллергии. Его можно спокойно пить и делать примочки. В нем всё абсолютно натуральное: крапива, чабрец, листья ежевики и иван-чая, мелисса, плоды можжевельника…

– Герман, вы меня… застали врасплох! Это, наверное, дорого! А у меня с собой только на мороженое и было…

– Бросьте, это совершенно бесплатно! Поверьте, я на этом не зарабатываю, да и не хочу. И дедушка тоже не брал плату за свои лекарственные сборы, он считал, что помогать нужно от чистого сердца. Тогда тебе вернётся сторицей.

Олеся посмотрела на Геру восторженными глазами. Казалось, ей впервые сделали столь необычный подарок. Она растерянно приоткрыла рот и с лёгким недоверием посматривала на мешочек, перевязанный красными нитками.

– Герман… Я даже не знаю… как вас благодарить! Нет, правда. Вы очень добры. Даже слишком.

– Берите, берите! Дедушкины сборы ещё никому не навредили! Да и вы меня уже отблагодарили. Вон, мороженое купили… – Герман улыбнулся и слизнул растёкшийся пломбир с пальцев. – Правда, оно почти растаяло. Но так даже вкуснее!

– Ой, да вы ешьте, ешьте! А то стаканчик совсем промокнет… – забеспокоилась Олеся и смущённо взяла мешочек, с интересом рассматривая его. – Знаете, до этого меня лечили методами традиционной медицины. Иногда успешно, а иногда нет… Да и в этих препаратах столько химии, что у меня и на них со временем проявлялась аллергия. Как замкнутый круг какой-то…

– Я не отрицаю, что традиционная медицина может вылечить, вы не подумайте. Просто, как вы уже успели подметить, от неё много побочных эффектов. А от трав такого никогда не будет, если их правильно подобрать. Ведь вы мне нужны здоровой!

– Правда? А для чего?

– Как для чего? Уже передумали учиться?

– Ах, для этого… – Олеся легонько хлопнула себя по лбу. – Я уже и позабыла! А для улучшения памяти есть какой-нибудь сбор?

Герман всерьёз призадумался, а Олеся, звонко рассмеявшись, сказала, что пошутила. Они присели на лавочку, доедая подтаявшее мороженое и болтая о том, с чего же начать обучение. Герман предложил заниматься в институтской библиотеке после лекций, по вечерам, а Олеся хотела в городской, ведь там был большой выбор литературы и просторный читальный зал. Да и закрывалась она не так рано. Но потом она подумала о том, что от общежития Геры до городской библиотеки будет далековато, и согласилась на институтскую. Олесе было неудобно утруждать его, хоть она и пыталась это скрыть. Девушке нравилось, как Герман серьёзно подошёл к делу: он уже набросал небольшой список учебных пособий, с которых девушке стоит начать, и сказал, что попытается разузнать, какие же темы могут быть предложены абитуриентам для творческого сочинения в следующем году. Гера посоветовал Олесе начать писать небольшие заметки, эссе и сочинения, как в школе, чтобы подтянуть свой письменный язык, испробовать разные стили и развить писательские навыки. А юноша всё проверит и выберет самый удачный вариант, как и подобает «строгому репетитору». В глубине души ему было лестно, как она отзывается о нём, хоть он старался и не показывать этого. Герман совсем не хотел гордиться тем, что она выбрала его в свои наставники, но он очень хотел оправдать её доверие.

Когда мороженое было съедено, Олеся принялась за булочки: она щедро отщипывала по кусочку и кидала их перед собой, пока перед ними не собралась небольшая стайка птичек. Пузатые голуби, пронырливые воробьи, крикливые галки и даже грозные грачи – все слетелись на вкусное угощение. Герман с Олесей молча наблюдали за тем, как крупные птицы отгоняли маленьких, и девушка старалась кидать так, чтобы досталось всем.

– Я обожаю птиц с детства. Люблю за ними наблюдать… В их естественной среде обитания, – сказала Олеся. – Мне всегда было любопытно, о чём же они поют, о чём щебечут между собой.

– Хотите понимать язык птиц?

– Да, – уверенно ответила она. – Мне хотелось бы с ними поговорить. Наверное, с ними куда интереснее, чем с людьми.

– Но ведь птицы, как и все животные, живут инстинктами. По большей части они лишены абстрактного мышления, – задумчиво проговорил Герман. – Думаете, они интересные собеседники?

– А люди разве не живут инстинктами? Самосохранения, познания, размножения… Люди примитивны в своих мыслях и желаниях.

– Хм, любопытно… Если вы решили, что люди примитивны, то зачем вам журналистика? Это же в первую очередь про людей и для людей.

– Хочу дать людям ещё один шанс, – с пафосом ответила Олеся и улыбнулась. – А вдруг они меня удивят? Вы же меня сегодня удивили!

– Ха-ха, и чем же?

– Ну, мы почти не знакомы, так? А вы захотели мне помочь, поделились травами, проявили заботу. Для меня это удивительно.

– Меня с детства учили помогать и делиться, я так воспитан, – пожал плечами Герман. – Не вижу в этом ничего удивительного.

– Наверное, у вас так много друзей!

– Если бы… – мечтательно ответил Гера и поёжился. – В школу я не ходил, потому что был болезненным мальчишкой, братьев и сестёр у меня нет, а во дворе меня избегали. Я даже не удостоился дурацких дразнилок вслед… Все делали вид, будто меня не существует.

– Почему вас избегали? – удивилась Олеся, повернувшись к нему.

– М-м-м… – Гера всерьёз задумался, прежде чем ответить. – Я не поддерживал мальчишеские забавы и игры, а девчонки не хотели со мной водиться.

– Ой, знаю я эти мальчишеские детские игры, – деловито проговорила Олеся и положила последний кусочек булочки себе в рот. – Шпынять на улице бездомную животинку, палками по кустам хлестать да кидаться камнями по жестяным банкам! Зато у вас была уйма времени, чтобы читать! Вы очень начитанный, в отличие от своих сверстников. Кстати, а какой ваш любимый книжный персонаж?

– У меня их много!

– Ну, допустим, из женских героинь?

– Тогда это Ассоль из «Алых парусов».

– И почему же? – удивилась Олеся.

– Как ни странно, в ней я узнал себя… Она тоже росла без друзей, но не обозлилась на людей. С детства была очень усердной и хозяйственной, помогая отцу в его ремесле. И в чудеса она искренне верит, прямо как ребёнок! Меня поразило то, как она здоровалась с деревьями, словно с людьми, пожимая их широкие листья. Ассоль одушевляла природу, наделяла её человеческими качествами. А ещё у неё глубокая чистая душа и богатый внутренний мир. Интересная героиня, в общем! Хотелось бы мне познакомиться с такой в жизни… Но мечты, мечты!

– Вы что, тоже здороваетесь с деревьями? – с долей сарказма спросила девушка, взглянув на юношу.

– Ну-у-у, в детстве… – тот резко смутился, не зная, что и ответить.

– Но ведь таких девушек не существует! – уверенно возразила Олеся. – Столь ангельские создания не выживают на земле. И вообще, быть такой наивной и мягкосердечной нельзя – непременно сядут на шею. И защищаться нужно уметь с самого детства, а не пропускать идиотские издёвки мимо ушей! Для меня это сказочная героиня, не более… Как Алёнушка или Золушка.

– А вы знали, что прототипом Ассоль была реальная женщина?

– И кто же?

– Супруга писателя, Нина Грин. Он ведь ей посвятил эту «сказку».

Олеся, поджав губы, еле заметно фыркнула и сказала, что всё равно в Ассоль явно был какой-то подвох. Герман засмеялся, покачав головой. Он не хотел спорить с девушкой. Его преданность Ассоль и любовь к ней не изменит ничто.

– А кто же ваш любимый литературный герой? Наверняка более приземлённый и реалистичный персонаж, да?

Олеся задумалась, прищурившись. И тут позади себя Герман услышал приглушённый голос, больше похожий на шёпот:

«Лавандовый переулок, дом пять. Домик с деревянной кровлей и покосившейся рамой… Передать посылку лично в руки, вернуть часы, увидеть Катюшку…»

Герман прислушался. Послание повторилось. Ему хотелось обернуться, но он сдержался. Через секунду он достал тетрадь и быстро записал туда адрес.

– Хотите почитать Цвейга?

– А? – Герман поднял на Олесю растерянный взгляд и понял, что прослушал всё, что она ему сказала. – Да-а-а, хотелось бы! Боюсь, что забуду название произведения…

Олеся оживлённо начала перечислять книги, которые уже прочла. Но неистовый шёпот за спиной Германа зазвучал ещё громче.

– Извините, давайте немного пройдёмся? А то свежо стало, руки мёрзнут.

«Я ещё вернусь!» – мысленно обратился он к загадочному дереву, когда они с Олесей удалялись от лавочки в глубь парка. В его голове крутилось: «Что за послание… Для кого оно? И что меня ждёт по этому адресу?» Но его собеседница, шедшая справа, быстро увлекла мысли Германа в сторону своей любимой литературы. Вечер обещал быть интересным и насыщенным…

Продолжение следует…