Заложник дара
Глава седьмая

Симферополь, 16 октября 1957 года

– Тук, тук, тук! Можно? – дверь деканата тихонько отворилась и в проёме показалась взъерошенная голова.

Катерина Львовна бегло взглянула на племянника поверх своих очков и жестом пригласила в кабинет. Она нервно листала объёмистую папку с документами, только и успевая слюнявить подушечку длинного указательного пальца. Женщина выглядела растрёпанной, уставшей и одновременно сердитой. Герман тихонько прикрыл за собой дверь и на цыпочках, подойдя к столу, медленно опустился на стул. Его скрип показался звонким в царившей вокруг тишине. А шелест и стон высоких и могучих тополей за окном и вовсе казался оглушительным. Но для Катерины Львовны время будто замерло, а звуки и вовсе перестали существовать. С минуту юноша отстранённо наблюдал за тем, как Катерина судорожно листала страницы, шепча что-то одними лишь губами, густо обведёнными кофейным карандашом.
Наконец она остановилась и с силой зажмурилась, сняв очки и потерев переносицу до красноты.

– Ни свет ни заря поднялась, чтобы разгрести этот проклятый архив! Декану понадобился квартальный отчёт за прошлое полугодие, а куда я его сунула – ума не приложу! Тогда ещё дамочка молодая работала у нас машинисткой, вечно всё не туда совала, я за ней постоянно всё перекладывала и перешивала…Если к началу рабочего дня не найду, то головушка моя с плеч… А ты чего явился, Гер?

– Как? Я по первому твоему зову! Ты же вчера звонила на вахту в общежитие?

– Тьфу ты, совсем из головы вылетело! – встрепенулась она, хлопнув ладонями по столу. – Вот видишь: старость не в радость! Скоро уже личный помощник понадобится… Можешь прыгать от счастья, нашёлся твой… «садовник».

– Как ты его нашла?! – воскликнул Герман, чуть приподнявшись со стула.

– Производственная тайна, – отрезала Катерина, склонившись над другой папкой.

– Прошу, поделись! А вдруг не он? Ты уверена, что это нужный человек? – не унимался Гера, подавшись вперёд ещё сильнее.

– Тайнами не делятся, тайны разгадывают, – загадочным голосом констатировала женщина, не поднимая глаз. –  Случайно наткнулась на дипломную работу одного из выпускников. И знаешь, что? Как оказалось, у каждого из них было своё деревце, которое они должны были посадить и выращивать, попутно делая заметки в свой ботанический дневник. Ну и на основе которого и писалась, собственно, выпускная работа…

– Не томи, кто же он?

– Да погоди же ты! – нахмурившись, махнула она рукой. – Сначала выслушай. Я внимательно прошлась по всем работам мальчишек того года и не наткнулась среди них ни на одно упоминание черёмухи! И вот что сааамое любопытное… Я решила взглянуть на работы милых барышень! И ты не поверишь, у одной из них в теме выпускной работы была указана… черёмушка.

– Что? У девушки? – Герман не верил своим ушам. – Ты… точно уверена? Не перепутала ли чего?

– Я собственными глазами видела, что у неё в дипломной работе черным по белому было написано: «Ботаническое описание черёмухи обыкновенной. Условия выращивания, уход и система распространения плодов по Крымской области».

– Не может быть, – выдавил из себя Герман. Он чувствовал себя так, будто всё время его искусно водили за нос. – А как же… слова охранника? Он же говорил про… паренька.

– Какого ещё охранника? – поинтересовалась Катерина. – Ты про Никитича, что ли? Герааа, я тебя умоляю, он имя собственной дочери порой не упомнит! И пьёт он как не в себя. Прости Господи. Откуда он может знать?! Тем более, я помню тот год, когда ребята эти выпускались. У Никитича тогда жена преставилась, он пил месяц, не просыхая…
          Слова тётушки уже доносились до Германа не так отчётливо, как раньше. Он сидел, склонив голову почти на грудь, размышляя о том, что он мог упустить. Радость от того, что он смог выйти на след «хозяина», смешалась с болезненным разочарованием, словно его, как маленького ребёнка, обманули, пообещав шоколадную конфетку, и всучив горькую пилюлю.
            – Поплавский! Ты меня вообще слышишь? – воскликнула Катерина, звонко щёлкая пальцами над столом. – Я не пойму, ты не оценил моё усердие?
            – Я благодарен тебе, безусловно… – растерянно отозвался юноша, запуская ладонь в шевелюру. – Просто… Я не ожидал такого …неоднозначного результата.
            – А чего ты, собственно, ждал? – дёрнув острыми плечами, молвила тётушка. – И вообще, какая тебе разница, парень это или девушка? Тебе нужен был тот, кто посадил черёмуху, ты её и нашёл…
            – Ещё нет, – отрезал Герман. – Я даже не знаю, как её зовут.
            – А вот это, мальчик мой, тебе ещё предстоит узнать. Но для начала помоги мне отыскать этот проклятый отчёт! Из-за тебя я, между прочим, потратила уйму времени, вместо того чтобы заняться делом!
            Герман вздохнул и молча поднялся со стула, одёрнув свой растянутый коричневый свитер. Тётушка тут же вручила ему увесистую папку и приказала внимательно изучить её содержимое, дабы обнаружить там заветный документ. Сама же она отправилась в кабинет Чехова в надежде отыскать там следы потерянного отчёта. Не прошло и минуты, как Герман услышал писклявый голосок, доносящийся из приоткрытой двери с позолоченной табличкой наверху. Он поднял голову и прислушался:
         «Эй, ты! Ты что, про меня совсем забыла? Женщина, ты знаешь, что не поливала меня целую вечность? Я просто поражаюсь твоей никчёмности… Ходишь и трясёшь тут своими пыльными бумажками! Я задыхаюсь, а тебе хоть бы хны! А знаешь, бестолковая ты женщина, что книжная пыль ядовита? Нууу, ты у меня ещё попляшешь… Я расскажу своему хозяину, как ты бездельничала сутками напролёт, трещала без умолку с другими бабами с кафедры и таскала чай из серванта, уж точно предназначенный не для твоей персоны!»

Герман с первых секунд узнал гнусавый голос папоротника, стоящего на подоконнике в кабинете. Даже будучи ослабленным и тихим, папоротник излучал дребезжащее негодование и злобу, буквально осязаемые в воздухе. Герман не знал, пожалеть ли ему бедное растение или же позлорадствовать, что тому не уделяют должного внимания. Но тут юношу осенило. Гера отложил раскрытую папку на соседний стул и подкрался к двери, чтобы попасть в поле зрения возмущённого цветка.
          «Боже правый, а ты что здесь забыл? Скройся с глаз моих долой, простачок…» – не заставил себя ждать раззадорившийся папоротник. Герман сунул руки в карманы брюк и, наклонив голову, посмотрел на тётушку, стоящую к нему спиной.

«Что ты задумал, дурачина? Ух, будь моя воля, я бы вас обоих взял бы за шкирку и выкинул отсюда! Ненавижу, когда по кабинету хозяина кто-то рыскает, как собака… Кхе-кхе-кхе…»

            – Катерина Львовна! – громко обратился Герман к тётушке. – В той папке не может быть квартального отчёта!
            – С чего ты взял? Ты её всю проверил?

Герман утвердительно кивнул.
            – Ты уверен? Так, подожди, тогда дам тебе другую, я её хоть и пролистала с утра, но лучше свежим глазком ещё разок просмотреть… – сказала Катерина, пройдя мимо племянника.

Улучив момент, Гера юркнул в кабинет и, подойдя к папоротнику, быстро произнёс:
            – Говори, где отчёт, и будешь тут же полит и ухожен, иначе – туго тебе придётся.  
          «Кто ты такой, щенок, чтобы мне угрожать?!» – казалось, что от накатившего возмущения у папоротника затряслись высокие пушистые листья.
            – Я? Я единственный, кто тебя слышит. И тот, кто может тебя спасти,   –   невозмутимо ответил Герман.
«Да я… я всё расскажу хозяину, и он тебя…»
            – Твой хозяин приедет ещё нескоро, ябеда. Ему придётся задержаться в командировке ещё на неделю, а тебя, я смотрю, не опрыскивали уже очень долго. Твои листья еле держатся под собственной тяжестью, а земля в горшке потрескалась из-за засухи. Ты держишься из последних сил, дружок, и не в твоих интересах со мной спорить…
            «Брешешь! – выпалил папоротник, и Герман услышал, как от растения исходят звуки, похожие на кашель. – Погоди, я до тебя ещё доберусь, хамоватый крысёныш…»
           – Ну, как знаешь. Моё дело – предложить, а твоё – отказаться. Но с природой не поспоришь, ты – тропический житель, и в таких условиях тебе точно долго не протянуть…
          – Поплавский, чего ты там застрял, подойди ко мне! – послышался настойчивый возглас Катерины Львовны из приёмной комнаты. Герман последний раз окинул взором замолкший куст и медленно удалился из кабинета. Юноша надеялся, что папоротник примет его условия и, во благо себе, согласится помочь в поисках документа, так как время предательски поджимало. Он сидел, пролистывая папку, и думал: «Всё равно придётся полить этого надменного идиота. Иначе он правда долго так не протянет. Или проучить его? Нет, это будет стоит ему жизни. Всё-таки я единственный, кто слышит его просьбы…»
         «Твоя взяла, простачок», – неожиданно послышалось из кабинета. Герман улыбнулся и перевёл взгляд на тётушку, которая, казалось, уже совсем отчаялась:
            – Нет, уж лучше меня вызовут на ковёр, и я получу по шапке, чем я буду так нервничать из-за какой-то бумажки…
            – Где у тебя опрыскиватель для цветов? – перебил её Герман.
           – Что? – казалось, тётушка опешила от неожиданного вопроса племянника. – Какой опрыскиватель? Какие цветы?! Ты вообще понимаешь, что я потеряла важный, а главное, нужный документ, за который меня могут турнуть с этого места?!
             «От дура! Её же и так уволят. За то, что она со мной сотворила!»        – из последних сил завопил папоротник.
          Герман тихо, но настойчиво повторил свой вопрос и добавил:
           – Мы найдём отчёт, я тебя обещаю. Только ответь мне.
          Катерина рывком сняла очки и вперила возмущённый взор в племянника. Её тёмные, горящие от негодования глаза быстро скользили по его уверенному и спокойному лицу. Гера молча и выжидающе смотрел на женщину, а губы его замерли в полуулыбке.
           – Кажется… я оставила его в соседнем кабинете, у Маргариты Михайловны.
           – Отлично! Не сбегаешь за ним? Одна нога там, другая здесь?
           – Ты сдурел? Нет, ты… ты надо мной сейчас откровенно издеваешься! А я тебе, между прочим, ещё и помогала!
           – Если ты сейчас выйдешь и зайдёшь обратно в кабинет и у меня на руках не будет нужного отчёта – можешь мне не давать данные той девушки.  

              После слов племянника Катерина замолкла и с недоверием взглянула в его ореховые глаза, в которых заблестели доселе незнакомые ей огоньки. Тогда Катерина поймала себя на мысли, словно она заглянула в собственные глаза: таким проницательным, уверенным и настойчивым был взгляд племянника. Раньше ей часто говорили, как они похожи с племянником, но женщина долгое время не находила ничего общего между своей смуглой кожей, заострёнными чертами и бледным вытянувшимся мальчишеским ликом. В тот момент она, наконец, рассмотрела: у них с Герой был одинаковый разрез и цвет глаз, один и тот же испытывающий взгляд, а выражение их лиц было идентичным, если они не хотели отступать.
           – Вот ведь умеешь настоять на своём! – бросила она через секунду, поднимаясь из-за стола. – Ну гляди мне, Поплавский, если я сейчас выйду, затем вернусь и не увижу обещанного, так и знай, что ничего не получишь! И имей в виду, личные дела ребят я спрятала под замок! Поэтому даже не надейся заполучить её имя с адресом обманным путём…
            «Боже, дай мне сил… Эта баба просто невыносима», – скулящим тоном отозвался папоротник из соседнего кабинета.
           К тому времени, когда Катерина Львовна вернулась в кабинет, Герман стоял у самой двери, торжественно держа в руках стопку листков. На его лице блуждала победная улыбка. Сердце женщины забилось, и в порыве волнения, она лишь сумела вымолвить:

              – Это что, тот самый…
              – Предлагаю справедливый обмен: ты мне –  опрыскиватель, я тебе    квартальный отчёт!
           – Но как… как ты его нашёл? Так быстро… – женщина не верила своим глазам, вырывая из рук племянника исписанные листы.
           – Он лежал в документах, которые ты относила Чехову на подпись в прошлом году. Видишь ли, я догадался методом исключения и, вуаля, это сработало! Но это не твоя вина, ты была права: это оплошность той молоденькой машинистки, которая работала у вас прошлой весной.
            – А, позволь спросить, зачем тебе понадобился опрыскиватель для цветов?! – воскликнула женщина

     – Производственная тайна.
               – Так, мне сейчас не до шуток…
              –  Когда мы были в кабинете профессора, я обратил внимание на любимчика Чехова – папоротник. Я заметил, что его листья поникли, и ему явно не хватает влаги в этом душном и пыльном кабинете. Ты же когда последний раз его поливала? Ну вот, ты ведь сама знаешь, как Чехов радеет о своих растениях. Не думаю, что он погладил бы тебя по голове за то, что ты угробила его зелёную драгоценность. Тем более, он бы догадался, что ты особо не следила за кабинетом в его отсутствие, ведь слой пыли на его столе явно покоится там не одну неделю.
            «Хватит там языком молоть, умник! Я задыхаюсь! Я выполнил своё обещание! Будь добр, теперь ступай ко мне и сделай то, что должен! Немедленно…» –  в приказном тоне послышалось из кабинета.
           –  Просто немыслимо… – растерянно молвила тётушка. – Ты ещё меня вздумал учить, как поливать цветы! Но за отчёт – благодарю. Ты заслужил награду.
              – Тётенька, я не учу тебя, а лишь напоминаю о прихотливости тропического растения в стеснённых комнатных условиях! Ах да, и где я могу налить чистой и тёплой воды?

***

Герман держал в руках тетрадный листок с заветным именем, боясь выпускать его из рук. Словно в следующую секунду он должен был выскользнуть и вылететь в приоткрытое окошко под порывом озорного осеннего ветра. Имя, аккуратно выведенное на листке, должно было открыть ему важную тайну, к которой он шёл так мучительно долго. Но пока самой большой загадкой было другое: кто же эта незнакомка? «Котова Ирина Леонтьевна, г. Симферополь, улица Академика Стевена, дом 42».  Пока юноша знал только то, что она училась в педагогическом институте на отделении сельскохозяйственных наук и окончила его с отличием шесть лет назад.
          Гера долго всматривался в ровные строчки с именем и адресом, словно пытаясь нарисовать перед глазами образ незнакомки, чтобы «увидеть» её заранее. Чтобы прочувствовать её нутро. Гера намеревался пойти по адресу на следующий же день.

– Какую мне рубашку выбрать? Цветную или бледную? Слушай, а пиджак? Пиджак-то одевать? – неустанно тараторил Лёня, крутясь у зеркала как павлин.
            – Лёнь, надевать, а не одевать! Да и зачем тебе пиджак? Ты же сроду их не надевал… – устало отвечал ему Гера, пряча бумажку в карман. – И вообще, ты на прогулку с девушкой идёшь или на собрание первокурсников?
          – Не умничай! И причём тут какое-то собрание? – хмурился Лёня. – Это на собрания я сроду не хожу. Я, между прочим, человек занятой… А вот пиджаки я люблю и уважаю, но выгляжу в них шибко строго как-то…

– Этого ты не бойся… Для Любаши ты не будешь выглядеть строго, – с оттенком иронии в голосе произнёс Гера, после чего словил на себе непонимающий взгляд соседа.
          – Я не понял, это ещё почему?
          – Да потому что она знает, какой ты добряк и весельчак на самом деле! – громко произнёс Гера, поднявшись с кровати. – И никаким строгим пиджаком твою простую бесхитростную натуру не скроешь! А вот рубашку лучше поспокойней надень, чтобы не выделяться, как…

– Деревенский селезень, – буркнул Лёня.

– Весьма смелое сравнение, но тоже пойдёт.
         Их губы одновременно дрогнули и растянулись в улыбке, после чего маленькая тесная комната наполнилась громким ребяческим смехом.
Герман поймал себя на мысли, что волнуется не меньше Лёни, так как встреча с Любашей могла многое прояснить. Как и для него, так и для Леонида. Он украдкой наблюдал за возбуждённым соседом, думая про себя: «Никогда не видел его таким… взволнованным. Ей богу, как школьник! Будто не на прогулку собирается, а на свидание… Может быть, ему стоит напомнить? Хотя нет. Стыдно отбирать у ребёнка леденец».

Ребята договорились встретиться в научной библиотеке в главном корпусе института. Любаше надо было подготовить материал к докладу по философии, после чего она была свободна ровно на полтора часа. В тот вечер дома её ждала матушка, которой девушка обещала помочь с праздничным столом перед юбилеем деда. Леонид уже спешил к назначенному времени к высоким деревянным дверям книжного храма, приглаживая на ходу свои выгоревшие на солнце вихры. Строгий пиджак так и остался висеть на спинке стула в комнате общежития, а сдержанная ситцевая рубашка в мелкую клеточку обтягивала его широкие плечи и выпуклую грудь, добавляя серым глазам голубого благородного оттенка. На его плечах покоились рукава тёплого свитера, который еле прикрывал его богатырскую спину. Этот куцый свитерок был ему мал, отчего со стороны фигура казалась ещё более могучей. Издалека он больше походил на старшекурсника, спешащего на свидание к даме сердца, но никак не на первокурсника, идущего в библиотеку.

Остановившись в узком дверном проёме, Лёня внимательно обвёл взглядом наполненный студенческим шёпотом зал с ровным рядом деревянных парт. Он без труда отыскал Любу. Девушку нетрудно было узнать по русым вздёрнутым косичкам и яркому шарфику на длинной шее. Она стояла у распахнутого окна, в лучах послеполуденного солнца, которое освещало её широкоскулое веснушчатое лицо. Люба жмурилась и смеялась, чуть наклонив голову набок.
Её девичья улыбка, казалось, светила ярче солнца, озаряя понурые лица и тенистые уголки библиотечного зала.
Но беспечная полуулыбка быстро сошла с уст Лёни. Люба была не одна.
Он так и застыл в дверях библиотеки, не решаясь войти, пронзая внимательным взглядом стоящего к нему спиной темноволосого незнакомца. Худощавый высокий парень, прислонившись к голубой стене и спрятав обе ладони в карманы, внимательно слушал щебечущую Любашу, и лишь изредка кивал. И только по пляске сутулых мужских плеч можно было догадаться, что он тоже смеётся.  
           – Молодой человек, не загораживайте проход, – обратилась к Леониду низенькая женщина в очках, придерживая подбородком стопку книг в обеих руках. – Я сейчас уроню новую партию дорогих учебников, знаете ли!

– Ой, извините… Давайте, я помогу? – не растерялся Лёня, подхватывая туго связанные тоненькой бечёвкой увесистые книги. Он последний раз обернулся на Любу, которая по-прежнему не замечала его. В нём боролись противоречивые желания: от желания бесцеремонно вмешаться в их разговор до порывов бегства с несостоявшегося «свидания». Он с раздражением осознавал, что этот чернявый паренёк отбирает у него драгоценное время. Но отбросив излишние сомнения, Лёня решил выбрать другую тактику.
          – Это последняя партия? – поинтересовался он у женщины.
          – Нет-нет, там ещё лежат на лавочке в коридоре! У окна. Будьте так добры…
           «Чего это я, в самом деле? – с досадой думал про себя Лёня, таская книги к библиотеке. – Она же просто прогуляться меня позвала, а я… Вдруг это её однокурсник? Хотя чего это она так с ним воркует тогда? Небось и забыла про меня давно».
         Тяжёлой уверенной походкой он направлялся с последней стопкой к двери, не заметив, как ему навстречу вышла пара ребят. Столкнувшись в проёме с хмурым парнем, девушка невольно вскрикнула, а Лёня чуть не выронил книги.
         – Прошу прощения! Ой… Лёня? – Люба растерянно хлопала глазами, переводя взгляд с Леонида на книги в его руках и обратно. – А ты… давно здесь?
          – Я? – переспросил Лёня, метнув взгляд на рядом стоящего незнакомца. – Да я только зашёл! Меня вот по пути попросили помочь новые учебники донести. А ты давно меня ждёшь?
           Люба успела мотнуть головой, как в разговор вмешался незнакомец:
           – Пожалуй, я пойду. Спасибо, что согласилась помочь мне со статьёй.
           – Да пока не за что! Тогда увидимся на лекциях, Лошагин. Только не опаздывай, Доцент Сукачев ой как не любит опоздунов…
           Василий быстрым кивком попрощался с Любашей и направился к двери, у которой стоял застывший как статуя Леонид. В тот момент Лёне хотелось уронить тяжёлый и острый «гранит науки» прямо на проходящего мимо Василия, который потупив взор, неуклюже пытался протиснуться в узкий дверной проём.
            – Это твой однокурсник, да? – положив книги у библиотечного стола, поинтересовался Лёня, тут же мысленно отругав себя за свой наглый тон. Он словил себя на мысли о том, что и сам не понимает, что же могло так его разозлить.
            – Да, это Васька Лошагин. Тот ещё гуляка и балагур. Решил взяться за ум в середине первого полугодия, кто бы мог подумать.
            – А ты тут причём? – буркнул Лёня. – Пускай сам и хватается за свой ум… Сам ведь виноват, что отстаёт!
            Медленным шагом они двинулись по коридору.
            – Лёнь, я же староста группы, не забывай об этом! Я несу ответственность за успеваемость ребят и атмосферу в студенческом коллективе. Тем более он сам меня попросил его подтянуть перед предстоящей сессией… – и тут непринуждённая улыбка сошла с уст Любы и та, прищурившись, спросила: – Постой, а скажи, пожалуйста, почему я должна перед тобой оправдываться?
               Лёня почувствовал кожей, что Люба явно начала догадываться о причинах столь странного его поведения. От былой уверенности и напора не осталось и следа. Парень нервно поджал губы, клацнув зубами, и запустил ладонь в волосы, дабы скрыть нарастающее волнение. Всё это время внимательные серые глаза напротив следили за каждым его движением, сводя его с ума и вгоняя в краску.
             – Я… да я просто интересуюсь! – наконец, запинаясь, выдал Лёня. –Я ж не видел его ни разу, вот и спросил. Любопытства ради! Да и вообще, вдруг он к тебе… приставал?! Или полез к тебе совсем с другой просьбой… – но тут перед глазами Леонида предстало довольное личико девушки, светившееся от счастья в момент разговора с одногруппником.

Лёня затих, порывисто вздохнул и, тряхнув головой, тихо произнёс:

– Прости, я выгляжу как болван! И несу такую… ерунду. Это твоё дело: с кем тебе беседовать и с кем встречаться…
          – Лёнька, ты такой смешной, я не могу! – пролепетала Люба и её заливистый смех окончательно сбил с толку без того растерянного парня. С минуту он наблюдал за тем, как Любаша, зажмурившись и хлопая в ладоши, смеялась. Его тяжёлый хмурый взгляд, казалось, должен был припечатать любого к стенке, не оставив и шанса даже на мимолётную улыбку. Но только не Любу. Эта девушка обладала неким «противоядием» против харизмы, чувства юмора и строгости Леонида.
           – Ты хохочешь так, словно я тебе анекдот или байку какую стравил… – обиженным тоном начал Лёня, скрестив руки на груди.
            – Ой! – Люба осеклась и замерла. – Извини, не сдержалась… Просто ты сказал это таким забавным мальчишеским тоном, отчего я почувствовала себя старшеклассницей, которая обещала мальчишке из соседнего двора свой ранец дать потаскать и отказала! У тебя же на лице всё написано, Лёнь.
            – Правда? И что же ты прочла по моему лицу?
            – То, что ты очень искренний и врать совсем не умеешь! Ну признайся, что ты увидел нас с Лошагиным в библиотеке и подумал, что я про тебя забыла?
            – Интересное кино, – насупившись, перебил девушку Лёня. – Как же я мог вас увидеть, если я в это время коридоре книжки таскал, а? Да и вообще, обидное, между прочим, сравнение: ты обозвала меня школьником, который выпрашивает твой ранец…
              – Да я не думала тебя обижать! – отозвалась Люба, сделав шаг навстречу парню. – Извини, не так выразилась! Неуместное сравнение, да, ты прав! Я в последнее время сначала говорю, а только потом думаю… Стыдно, правда. Ну, не обижайся ты на меня…

             – Да не обижаюсь я. Просто, решил уточнить: на самом ли деле ты так думаешь про меня или нет.
            Люба помотала головой, отчего её косички взметнулись в разные стороны. Её взгляд смягчился, а губы растянулись в виноватой улыбке.
            – Мир? – спросила она, выставив правую ладонь с оттопыренным мизинцем вперёд.
             – Я смотрю, ты сама та ещё малявка. Я этими детскими мирилками перестал заниматься ещё до первого класса.

– Теперь я могу обидеться на твои слова! – промолвила Люба, убирая ладонь. Но Лёня успел поймать её руку и потянуть её на себя, отчего девушка оторопела. Какое-то время они стояли в коридоре института с переплетёнными пальцами, выжидающе смотря друг на друга как два бойца.
            – Ну, ты будешь говорить волшебные слова? – наконец отозвался Лёня.

            – Нет. Я… почти их все позабыла, – озадаченно произнесла Люба, глядя на сплетённые мизинцы. Палец Лёни был вдвое крупнее, чем её аккуратный, почти детский мизинчик. Казалось, ещё несколько секунд, и он выскользнет из его увесистой мужской ладони.
             – Эээх, ты! Придётся мне отдуваться за нас двоих:

Мирись, мирись, мирись