10

                Картина

     Как не боролась Кика сама с собой, но ничего поделать  не могла — ее тянуло в мастерскую.
    «Закончит картину и больше мы с ним никогда не увидимся», — решила Кика. — «А зачем? Но картину закончить нужно. Пусть творит свой шедевр».
     Она пошла в сторону мастерской и голова ее была полна удручающих мыслей.
     Эвронимус открыл сразу же, как раздалось щебетание колибри на звонке. Голова его была повязана косынкой косячками назад, открывая на обозрение прекрасное, чудесное лицо дивной красоты. На нем был все тот же фартук, поверх рубашки, заляпанный красками всех цветов.
     Кика решила, что не сможет смотреть больше на это лицо, это было выше ее сил, она развернулась, чтобы уйти. Но Эвронимус развернул ее к себе за плечи, аккуратно поцеловав в щеку.
     — Здравствуйте, я ждал вас! — с чувством сказал он.
     — Здравствуйте… — Кика выдавила из себя улыбку ,которая наверняка, по ее мнению, выглядела как-то по-дурацки.
     Не зная, что же ей делать, Кика все же переступила порог мастерской.
     Полотно все еще было накрыто сукном.
     — Расслабьтесь, вы напряжены. Не помешал бы легкий массаж, — Эвронимус дотронулся до ее плечей.
     — Не надо! — Кика резко встала.
     — Хорошо, хорошо, как скажете, — проговорил Эвронимус. — Все будет хорошо. Мы близки к цели. Скоро я закончу полотно. Эта картина прославит вас в веках!
     — Я не стремлюсь к славе, — как можно холоднее сказала она.
     Эвронимус улыбнулся. Кика подумала, что ради этой улыбки она наверняка согласилась бы расплющиться на фонарном столбе.
     — Нет такого человека, который бы не мечтал оставить по себе славу в веках. — Его глаза вспыхнули. Он будто преобразился, будто снял маску. — Тело наше бренно, а слава вечна. Я прославлюсь навечно своими шедеврами, — он взглянул на Кику. — А я творю седьмой шедевр. Заметьте, ВАШ шедевр! Я предоставлю вам наслаждаться удовольствием быть прославленной после смерти. Ни к этому ли должны стремиться люди? Тело бренно, но слава вечна.
     Кика как-то даже немного испуганно поразилась такой резкой перемене и такому внезапному страстному запалу речей.
     «Он точно фанатик своего дела!» — подумала она. — «Его ничего больше в жизни не интересует. Художники — они все с приветом, это уж точно».
     — Есть старая добрая легенда, — начала Кика. — О человеке, который мечтал прославиться в веках. И знаете, что он сделал?
     — Что же?
     — Спалил свой город. Жители города придумали ему достойное наказание — забвение навечно. Его просто забыли. Это и было для него худшим из наказаний.
     — Но раз эту легенду до сих пор рассказывают, значит о нем помнят, — сказал Эвронимус. — Он все-таки достг славы. Не берите в голову и не стройте насчет меня ошибочных мнений. Каждый из нас немного тщеславен. Я просто художник, преданный своему делу. Живопись — это моя жизнь. Вне ее меня просто нет.
     — Понимаю, — ответила Кика.
     Он снова стал милым и любезным, каким она видела его всегда.
     Эвронимус сунул ей в руку яблоко и открыл полотно.
     — Голову, пожалуйста, вот сюда! — он легким движением руки повернул ей голову немного в бок. В таком положении Кика и просидела часа полтора, наслаждаясь тем, что не отрываясь может смотреть на любимое лицо.
     — Можно я передохну хотя бы две минуты? — попросила Кика. — У меня порядком затекли руки.
     — Конечно, конечно, — ответил Эвронимус, снова завешивая полотно.
     — А вы обещали попить со мной чаю, помните?
     — Да, кстати, было бы неплохо, — без уговоров согласилась Кика, вспомнив, что не ела весь день и хорошо было бы хоть чем-нибудь наполнить живот.
     — Черт! Совсем забыл! — воскликнул Эвронимус. — У меня закончился чай. Если вы подождете минутку, то я сбегаю через дорогу в магазин и возьму зеленый с жасмином. Уверен, что вам понравится.
     — Хорошо, — согласилась Кика.
     — Я быстро, одна нога здесь, другая там, — он выбежал за дверь.
     «Интересно, неужели он так же талантлив, как Микельанджело или Рафаэль?» — подумала Кика. — «Интересно, как выглядит его седьмой шедевр, хотя я не видела предыдущих. Посмотрю быстренько картину, он ничего и не заметит».
     Кика приподняла сукно.
     То, что она увидела на полотне, ввергло ее в недоумение. Она видела рисунки трехлетних детей, но и они могли бы показаться шедеврами, по сравнению с тем, что было наляпано на полотне Эвронимуса. Лицо, больше напоминающее не лицо, а качан цветной капусты с потекшими вокруг красками, улыбалось двумя волнистыми линиями, не похожими на рот. На голове были «волосы», больше напоминающие лучики солнца, торчащие в разные стороны, какие обычно рисуют малые дети. Туловище можно было охарактеризовать одной фразой: «ручки, ножки, огуречек — вот и вышел человечек».
     Шокированная Кика завесила полотно и села на свое место.
     «Он не художник. Так кто же он?! И к чему весь этот фарс!»
     Через минуту в мастерскую вошел Эвронимус, неся пакетик с чаем.
     — Что случилось? — спросил он, заметив выражение лица Кики.
     — Для чего вы морочили мне голову? — строго спросила Кика.
     — Не понял? В каком смысле?
     — Я видела ваш «шедевр»! Никакой вы не художник! Отвечайте, для чего вы все это придумали!
     «Я кретин!» — подумал Лорд, чуть ли не кусая себе локти.
     Он стоял молча и серьезно смотрел на нее.
     — Я спросила вас, для чего вы это сделали!
     Он снова молчал, а через минуту кинулся к ее ногам, уткнув голову в колени еще больше шокированной и ничего не понимающей Кики.
     — Виктория! Простите меня, нет мне оправдания! Да, я не художник и совершенно не умею рисовать, я обманул вас… Я просто несчастный влюбленный в вас человек, который не знает, что ему делать…
     — Что?! — глаза Кики сверкнули яростью. Но она совсем была сбита с толку, когда Эвронимус поднял к ней свое прекрасное лицо, которое было все заплаканное.
     — Виктория, когда я увидел вас в первый раз возле школы, я… Влюбился в вас с первого взгляда, как последний дурак. Я пытался вычеркнуть эти чувства из своего сердца, но ничего не мог с собой поделать, я знал, что вы не из тех девушек, которые дают надежду первым встречным, поэтому и выдумал эту нелепую историю с картиной, чтобы хоть немножко сблизиться с вами… — он страстно покрывал ее руки поцелуями и при этом по его лицу катились слезы. Кика не могла встать с места, будто бы ее прибили к стулу.
     Вдруг, он посмотрел ей в глаза долгим, пронизывающим душу взглядом, словно бы пытаясь докопаться, что таят ее недры.
     — Кика, любимая моя, скажите, у меня есть хоть малейший шанс?
     Кика долго смотрела на него, бледная, как стена, потом вырвала руку и помчалась прочь.
     Лорд встал с колен, вытер с лица слезы носовым платочком и, собирая краски и кисти, пропел: — А рыбка попалась на крючок…