…- Входите, прошу вас, — вежливо пригласил Эвронимус.
     Он приоделся в рубашку и закатил по локать рукава, поверх  надел темно-зеленый фартук. — Вот это и есть моя мастерская.
     Его волосы были зачесаны назад и собраны в хвост.
     В мастерской пахло свежей краской. Комната была небольшая. Посреди стоял мольберт. На столике валялись кисти разных размеров, мелки и угли. Стояли банки с растворителями и красками, кроме этого на столике стояло блюдо, в котором красовалось огромное спелое яблоко, крупный зеленый виноград с прозрачной кожицей, ярко-желтый банан и экзотический ананас. Да, именно с таких композиций, вероятно, пишутся натюрморты.
     В углу стояла небольшая вазочка с сухими цветами и осенними листьями. На стене висели картины. На картинах были изображены портреты, пейзажи, натюрморты.
     — Это все… Ваше? — спросила Кика, разглядывая картины.
     — Разумеется. Это же моя мастерская, — ответил Эвронимус.
     Кика украдкой взглянула на него и тут же отвела взгляд.
     Эвронимус был прекрасен. Живой, энергичный, с горящими глазами. Он был полон сил творить, полон вдохновения и решимости.
     — Прошу вас, садитесь поудобнее, — он предложил ей сесть на стул, который находился напротив. Взяв яблоко с блюда, он протянул Кике. — Возьмите в левую руку и держите перед собой. Я представляю вас в образе Евы, нашей прародительницы.
     Кика находилась в волнении. Никогда ей не приходилось позировать художнику, да еще такому прекрасному, что захватывало дух.
     — Что же это я! — спохватился Эвронимус. — Даже не предложил вам чаю! Мне совсем стыдно.
     — Спасибо, — ответила Кика. — Я выпила чай дома. Можем начинать работать.
     Эвронимус стал возле мольберта, взяв кисть и краски. Подержав их в руках несколько секунд, он взял в руки уголек, а другие предметы положил на место.
     — Ева в Эдемском саду… — задумчиво проговорил он. — Смотрите на меня, пожалуйста. Представьте, что я ваш демон-искуситель.
     Это было так многозначительно сказано, что Кика залилась краской.
     Уголек зашкрябал по бумаге. Эвронимус ушел в работу, то и дело отрывая лицо от мольберта и пронзая Кику своим лучистым взглядом. На его губах играла загадочная улыбка.
     Кика сидела так неподвижно, что казалась манекеном.
     Эвронимус оторвался от работы, подошел к ней сзади и аккуратным движением рук поправил ей волосы. От этого легкого прикосновения Кике показалось, что по ее телу пропустили разряд тока.
     — Вот так, — тихонько проговорил Эвронимус, — жертва должна выглядеть безупречно.
     Кика обернулась,услышав вторую часть фразы.
     — Что значит «жертва»?
     Эвронимус мягко улыбнулся.
     — Я хотел сказать, что вы будете выглядеть, как настоящая эдемовская Ева, жертва Змия, который искусил ее съесть плод с древа познания.
     Он вернулся к мольберту, обмакнув кисть в голубую краску.
     — Небо в нежно-голубых тонах… — задумчиво проговорил он. — Да, это однозначно будет шедевр…
     Кика свыклась со своей ролью и уже не так смущалась. Два часа она просидела без движения. Кика предпочла бы вот так всегда смотреть на лицо Эвронимуса, чем стать второй «Моной Лизой», прославившись в веках. За работой Эвронимус казался еще прекраснее. Кика подумала, что, если бы была художницей, сама бы написала портрет с него. Портрет вдохновленного мастера за работой. Не зря говорят, что красота — это страшная сила. Это сила, которая парализовывает, делает ее рабом, готовым на все, лишь бы созерцать эту красоту.
     Кика взглянула на часы: — Без четверти пять, мне пора.
     Она прекрасно знала, что если придет позже, то Алекс открутит ей голову.
     — Но куда же вы? Мы еще не закончили!
     — В другой день, мне действительно пора домой.
     Эвронимус встал, загородив собой дверь.
     — Это значит, что вы не пустите меня? — спросила Кика.
     — Я не могу отпустить вас без чашки чая, это мой долг.
     — Мне серьезно пора домой, а чай в следующий раз.
     — Обещаете? — лукаво прищурившись, спросил Эвронимус.
     — Хорошо, — ответила Кика. — А, кстати, покажите,что у вас там получилось. Мне любопытно взглянуть.
     Эвронимус резко накрыл мольберт сукном.
     — Не люблю, когда смотрят мои незаконченные работы. Как вы сказали, в следующий раз.
     — Обещаете? — в свою очередь спросила Кика.
     — Обещаю. Как насчет вторника?
     — Отлично!
     — По рукам?
     — По рукам, — сказала Кика.
     Он нежно пожал ей руку и коснулся губами ее щеки.
     Кика дернулась в сторону, открыв двери.
     — До вторника! — крикнул ей вслед Эвронимус.
     Кика не ответила. Она чуть ли не бежала по сырому асвальту.
     «Что же это происходит? Да я же люблю его, как ненормальная! Никогда прежде не испытывала любви к мужчине. Нужно искоренить ее, пока еще не поздно. Эвронимус никогда не полюбит такую, как я!»
     Она шла по улице быстрыми шагами, с твердой мыслью навсегда вычеркнуть из сердца и из памяти образ прекрасного Эвронимуса.
     Темнело не по минутам, а по секундам. Осеннее время брало свое. Кика практически бежала, зная, что ожидает ее дома.
     Алекс уже поджидал ее в дверях.
     — Где ты шлялась, неуклюжая курица?! О, да от нее разит мужским дезодорантом! С кем ты трахалась, отвечай, даунша?
     — Алекс, не говори глупостей!
     — Глупостей, значит? Будут тебе сейчас глупости, — он снял со штанов солдатский ремень с тяжелой пряжкой и принялся стегать Кику по чем попало.
     — Алекс, не нужно, умоляю тебя!
     — Умоляй, умоляй… Я хочу, чтобы ты меня умоляла!
     Он продолжал стегать ее, напевая:
     — Курица, курица,
       Идет она по улице,
       В рот хорошо берет…
     — Алекс, хватит! Я сделаю все, что ты захочешь, — взмолилась Кика, жалобно протягивая посиневшие от побоев руки к брату.
     — Все? — усмехнулся Алекс, подергав себя за ширинку.
     Кика бросилась бежать. Алекс пытался хлестнуть ее ремнем, но попал только что  вышедшей из комнаты бабушке.
     — Что здесь происходит? — строго спросила бабушка, держась за ушибленное ремнем плечо.
     — Я пытался воспитать свою недалекую сестру, которая шляется в темное время суток где попало и с кем попало.
     — Правильно, Алекс, — поддержала бабушка, — задай-ка ты ей хорошую трепку!
     Но Кике хватило времени, чтобы закрыться в своей комнате.
     — Ай-ай-ай! — качал головой Лорд, наблюдая за этой сценой и попивая горячий шоколад. — Плохой мальчик, он мне не нравится. Он мне мешает заниматься своим делом. А на пути у Черного Лорда может стоять либо шизофреник, либо самоубийца. Тебе пора зарубить себе на носу — Кика моя!