— Я поняла, но… я не могу иначе, я не могу потерять все из-за тебя одного, понимаешь? Я… не хочу потерять все из-за тебя одного… — сказала она, и взгляд её был потерян. Он кивнул.

 — Да, понимаю, ваше величество… — он сел рядом и внимательно посмотрел на неё. Ему снова вспомнилась милая и нежная Ирина. Он со странным удовольствие отмечал их непохожесть: светлые, почти белые волосы Ирины, ее светло-карие глаза и красивый овал лица, её прекрасную нежную красоту, которая была так непохожа на игривую и дерзкую красоту императрицы; и на её острые скулы, черные глаза и темные густые локоны, на это гордое и своенравное очарование.

       — Это конец? — повернувшись к нему, спрашивает она. Он кивает.

   — Да, это конец, — он говорит это с трудом, но ему становится легче, нет, грудь по-прежнему выжигает адская боль, и она еще долго будет выжигать его нутро, но он знает: надо просто подождать, это пройдет, а если и не пройдет, то он перетерпит, даже если терпеть придется всю жизнь. Они сидели так еще очень долго, каждый думал о своем. Она о собственной жизни, а он о возлюбленной, которой больше нет. Если бы он слышал разговор императрицы с князьями, то непременно бы подумал, что именно Ирина была его ромашкой: простой и оттого прекрасной, не требующей за любовь ничего, кроме любви. А императрица… была красивой, загадочной, интригующей розой, манящей, но, увы, слишком гордой, чтобы снизойти до «простого» счастья. Но в конце концов имеющие власть почти никогда не бывают по-настоящему счастливы. Ведь имеющий все по сути не имеет ничего. Наконец князь встал. Он в последний раз посмотрел на императрицу, такую слабую, убитую собственной гордостью и одиночеством.