И только к утру все узнают об этом. Я не стал говорить, но у Левы выступил засос на полшеи. Поэтому, он сам себя раскрыл.

— Да, конечно, — кивал, как болванчик.

Лева зашел в дом.

И что теперь, подумал я, оказавшись один. Ветер бродил вокруг дома, охлаждал лицо, кипевшее кровью. Колющая боль прошлась по туловищу и продолжала щемить в сердце. Надо было остудиться, но я решил не возвращаться в дом еще, как минимум, несколько часов. Сейчас только 23.24. Думаю, вернусь ближе к четырем утра. Вряд ли меня хватятся посреди ночи.

Я проверил количество зарядки на телефоне. Больше половины.

— О. М., — сказал я в диктофон, — напомни мне, что через пару часов я должен вернуться на базу отдыха, так как не могу заснуть сейчас и вряд ли засну потом. Я пройдусь и подумаю над чем-нибудь занудным и скучным. Может, тогда я смогу поспать.

Не помню, с какого момента я начал вообще вести запись на диктофон, но мне это помогало пережить разлуку с давним другом, любовь к которой не угасает уже больше года, и не идет в сравнении ни с чем, что я испытываю по ходу дня. Это чувство, как необходимость видеть или есть, или дышать. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминал о том дне, и часу не проходит, как я представляю ее перед собой. Она в синем платье, с блестками на кудрявых завитках, добрые глаза, которые помнят и вряд ли до конца простят…

Я не любил ходить без музыки в ушах. Вся городская суета, которая рычит, кричит и ревет на улицах города, оглушала, вызывала желание бежать куда-нибудь далеко, где тихо и не было следов человека.