Успокаиваюсь я по итогу очень даже не сразу. Успеваю даже устать лить слёзы, но каждый новый спазм где-то за грудной стенкой возле сердца, заставляет слёзы новым горячим потоком стекать по моему лицу.

Наконец, Кося встряхивает меня за плечи и спрашивает, пытаясь заглянуть мне в глаза:

— Так, блять, быстро говори, что случилось!

Я замираю. И даже будто слёзы останавливаются на середине моих щёк.

И как о таком сказать? – даже близкой подруге. Не так-то это и просто.

А, может, и вообще ничего не говорить. Что это исправит? Только стыдно потом будет. Ой как стыдно, Саша-Серафима, будет тебе, когда проснёшься ты этим утром.

— Так, давай-ка сюда, — она отводит меня обратно к парапету. — Посмотри на меня. Тебя кто-то обидел, да? Кто это был?

Я пожимаю плечами, стараясь не смотреть на неё.

— Те ребята, с которыми мы общались?

Я киваю и снова пытаюсь закрыть руками искажённое лицо, но Кося останавливает мои запястья на уровне груди и говорит:

— Так, рассказывай всё как есть, быстро!

И с такой какой-то материнской заботой и обеспокоенностью говорит она последнюю фразу, что я… выдаю ей всё. Весь расклад этого уёбищного вечера.

Изнасилованная шлюха стоит сейчас на набережной, опершись своими худыми ручонками на парапет.

Такие маленькие у этой шлюхи ручки, что у окружающих, наверное, создаётся совершенно явное ощущение того, что защитить она себя этими ручками никак не сумеет.