За столом во время семейного ужина – лучшее, что ты можешь сделать – это раскрыть свой хавальник и затолкнуть в него столько еды, чтобы мамка поскорей отъебалась от тебя и выпустила из-за стола.

Примерно этого я пыталась добиться, попутно выслушивая разговоры про трёх старших братьев Любы и про то, куда собирается поступать сама Люба (ой, я, блять, до сих пор не могла запомнить, куда она там поступает, какая-то то ли семинария, то ли обсерватория).

Моя маман похвасталась, какая я у неё умница, учусь без троек.

— Люба, а как там ваш проект? — спросила мама.

Люба проглотила последний кусок пищи и как-то палевно глянула на меня.

— Да всё хорошо, тёть Фрось. Уже три видео сделали…

— Четыре, — поправила я.

Сучка, только попробуй посыпаться.

— А каких святых-то вы изучали? — спросил отец Михаил, наливая по стопке коньячка себе и дяде Кириллу.

Бля, хорошо, что он не лично меня об этом спросил.

— Ну, святитель Иоанн Милостивый, Николай Чудотворец и Георгий-победоносец, и… Всё, пока.

— Вы ж сказали – четыре, — отец глянул на меня.

Да бляха-муха!

— Ну там… — заблеяла я. — Пелагея ещё.

— А, преподобная Пелагия, — запричитал папа. — Красивая история. А я, Серафима, ещё тебе рассказывал про Матрону Московскую, помнишь? В детстве читал тебе.

Глаза его залились каким-то нежным светом, и он глянул на меня совсем иначе — не так, как глядел всегда на моей памяти.

— Да, папа. Матрона – это… да.