Вечер на озере выдался тихий, словно забытый богом. Солнце быстро катилось в сторону запада и меняло цвет с палящего золотого на прощальные оттенки красного. Когда оно коснулось верхушек деревьев на двугорбом холме, начали сгущаться сумерки и небесное светило стало походить цветом и сочностью на срез мякоти итальянской сливы. Отблеск солнца на воде из-за двугобости холма повторил очертание женских губ.
Берега озера отлогие и вода дремала под ласковым взглядом вечерней зари. Над водой появилась дымка. Очертания противоположного берега стали расплываться и созерцание заката постепенно перешло в думы о бренности всего сущего. Я затаил дыхание в тишине, которая бывает только при слиянии света и тьмы. Чахлые прибрежные кусты, подмытые дождями, склонились к воде, как бы прося пощады. Первозданное безмолвие изредка нарушалось вздохами леса. Падение сухого листа на воду было слышно за сотню ярдов и по воде пробегала невидимая глазом дрожь. В природе наступил священный покой, который передался мне, а до этого благодать была недоступна много дней. Я не мог её забрать с собой за тысячу миль и оставил в парке Owl Head возле пирса 69.
Время соединения света и тьмы внутренне сакрально, как и разделение, совершенное богом при сотворении мира. В чём заключается назидание созерцающего это явление природы? Он присутствует при моменте противоположном творению . В этот момент надо слушать свой внутренний голос и тогда в тишине появляется предвозвещение.
Облака скрыли только взошедшую Луну и первые появившиеся звезды. Фиолетовый цвет неба стал темнеть и зарево заката полностью исчезло. На берег надвигалась дымка с озера. Она медленно подступала при полном безмолвии, без дуновения ветра и немного светилась. Возникло желание убежать, по спине пробежали мурашки и я почувствовал холодок в груди. Ранее такое я видел только в кино. Это не был человеческий страх, а проявление животного инстинкта самосохранения. Ноги не двигались, да и бежать уже было некуда. Густой туман покрыл кусты и тропинку среди них уже не было видно. Продираться же наугад было бессмысленно.
Я почувствовал присутствие кого-то за своей спиной. Резко обернулся и увидел, как ко мне направляется из кустов женщина, по колено погруженная в пелену тумана. Я её узнал. Она приходила ко мне во сне и я утром по памяти начал рисовать её лицо на куске листа ватмана, который попался под руку. Рисовал я быстро, так как ее изображение из памяти улетучивалось, не смотря на все мои старания его сохранить.
Женщина остановилась в полушаге и смотрела в мои глаза, так было и во сне. Я протянул руку и дотронулся до её губ. Они были тёплые.Она продолжала молчать и не шевелилась. Я больше не надеялся на зрительную память. У меня хорошая тактильная память. Я закрыл глаза и стал пальцами касаться её лица. Я его полность прошёл и запомнил, сохранил в кончиках подушечек тепло её тела, сеточку морщинок в уголках глаз и маленькую бьющуюся жилку ниже правой мочки маленького уха. Потом пробежал пальцами по шее и запомнил её изгиб. Открыл глаза, руки ощущали покатость ее плеч, а самой её не было видно. Я в полном отчаянии снова закрыл глаза, протянул руки и почувствовал шёлк её волос. Она была рядом, она была в том диапазоне ощущений, которые я мог запомнить. Я придвинулся к ней вплотную и приложил свои губы к её губам. Почувствовал вкус её помады, смеси Берри Беллини и Мохито Минт нанесенных на восковую свечу с частичками кофе Мокко. Я почувствовал всем телом, что запомнил её и никогда не забуду. В этот момент она выскользнула из моих рук и я открыл глаза. Женщина медленно удалялась в сторону темнеющих вдали кустов. Она шла по колено в тумане и не оборачивалась. Я хотел последовать за ней, но не смог сдвинуться с места. Когда она исчезла из виду, туман стал скатываться обратно в озеро и в темноте я различил тропинку Ноги сами пошли по тропинке домой. Войдя в свою рабочую комнату на втором этаже и закончил начатый утром портрет.
Еще почитать:
Магнолия
Колумбопад
Подальше от суеты. Часть пятая. Маски.
Пифагореец — Глава 20. Дарвин мне друг, но истина дороже.
«
»
