Пришёл «Борменталь» с Анечкой. Померил давление, потрогал лоб, поправил свой галстук. Сказал интонацией бородатого «Евсигнеева»: «Идёте на поправку, юноша.» И отбыл продолжать обход больных и выздоравливающих.

А я снова думу думаю.

Я же по-латышски не в зуб ногой. А родня? А товарищи по бывшей команде? Это полная задница. Нужно гнуть свою линию — не помню ничего. Чувствую ждут меня охренительные встречи с прошлым…

Пробовал читать Каверина «Два капитана». На обложке потёртой книги самолет и корабль. В юности читал и перечитывал, а сейчас — не в тему. Думаю, как найти выход …

А собственно что это я так переживаю. Ну — не помню, и что? Из команды конечно попрут. Кому я болезный нужен. А с другой стороны — руки-ноги целы. До весны продержусь в подсобниках где-нибудь. А там — в Ленинград, где знаком каждый переулок и куча друзей и подруг. Из прошлого. Ничего, снова познакомлюсь. На работу устроюсь. В институт на тренера поступлю. Эх, жизнь моя жестянка!!!

8 января 1950 года.

В палате реально холодно. С меня, наверное поэтому, спортивный костюм не сняли. Лежу, читаю газеты под завывания ветра за окном. Отфильтровав передовицы и пропаганду про жить стало лучше, жить стало веселей, понял, что читать особо нечего. Пошёл в курилку, хоть и не курю. Или курю?

Надо у Анечки спросить были ли в передаче сигареты? Или сейчас папиросы в ходу?

-А кто это у нас такой красивый? — лыбится мне чубатый паренёк.