Друг спешил за своим хозяином и слушал его голос.

-А я, — заговаривал в иной раз Леа, — выживал, выживал, да не выжил! Вот что у меня было? Работа? Да. И что же? к чему она привела, а, Друг?

                Друг шумно вздыхал.

-Даже та девчонка, Эда, — Леа тянуло на размышления, которые он годами носил в себе и теперь стремился выложить хоть кому-то, — она законницей была, несчастная, втянутая… а все же? красиво же погибла?

                Друг, угадав какую-то мысль, тявкнул.

-Красиво, не спорь, — возражал Леа. – Она же из Дознания. Да втянули ее в заговор, она страдала, да потом полюбила одного из нас. Любила Эда этого Ронана как безумная, и он тоже… а потом ей пришлось вынести ему приговор, потому что он нарушил закон. Закон, за который сам боролся.

                Накрапывало. Другу не нравилось, что на его шерсть падают тяжелые капли, но он покорно шел за своим человеком, а Леа не замечал дождя.

-И что же? Эда даже не вздрогнула, когда приговор его подписала. Сама! Рука не дрогнула, ибо был он в ее глазах уже мертв. А потом и сама она… подставили, конечно. Но погибла красиво! От своего же закона. Красиво, а?

                Друг шел рядом с Леа и шумно вздыхал, не понимая, чего от него хотят, но шумно выражая участие.

-Или Вильгельм. Его Величество! Плохо кончил, но все же, верил до конца, что дочери его правление сдержат, а они…набожная…