Леа не знал своего отца. Не знали отцов и его брат с сестрой. Да и мать никогда не говорила об этом. она вообще мало говорила, возвращаясь в темноте, усталая, голодная и пахнущая прелым сеном и потом. Уходила рано. Дети ее почти не видели и были предоставлены сами себе. Леа же, осознав, что он старший, пытался как-то освоиться, но…

                Но его воротило от всего, что окружало весь его мир. Он мечтал вырваться.

                И самым ярким воспоминанием из того периода детства (если слово «детство» вообще было к нему применимо) – это дождливое ледяное утро, когда холод разбудил самого Леа, его семилетнего брата и трехлетнюю сестру, что казалась почти что прозрачной от недоедания. И в то утро их мать лежала – такая же холодная, как и утро, на постели и никак не реагировала на все их голоса и слезы.

                Леа не видел до этого мертвецов, но понял, что все кончено.

-Почему она не встает? – шепотом спросил его брат.

-Она спит, — солгал Леа и накрыл мать тонким одеялом с головою – слишком страшно было видеть ее мертвое лицо.

                После этого он вывел брата и сестру во двор, умыл остатками колодезной воды, налил бледной похлебки с куриными шкурками им в тарелки и стал думать.

                Ему было девять лет, когда пришло то утро. Нужно было что-то делать. Страха в нем не было, было только отупение чувств от недоедания и холода, а еще – досада! И надо было матери умереть в такое ледяное утро!