Фокс поднялся и отступил к двери, намереваясь уйти, но тут лицо его исказилось, он бросился к ванне и, схватив Маришку за плечи, сжав их изо всех сил, он принялся трясти ее неподвижное тело так, что, казалось, шейные позвонки переломаются напрочь.

-Ты же жива! Ты еще жива! – закричал он. – Ты не можешь уйти,  так и не сказав мне ни слова! Ты не можешь умереть, не простив меня! Ведь это ты, ты была виновата в том, что я сделал, ты вынудила меня. Слышишь? Но именно я, Я все эти годы нес на себе груз этой вины! Я растил Владика и видел в нем тебя, любя и оберегая его, я, возможно, надеялся как-то грехи свои замолить. И он был и есть для меня дороже жизни. Но ты… ты взяла и вернулась, всю душу мне разбередив, а потом еще и Влада отобрала. Как, Маришка, КАК ты все время ухитряешься разбивать чужие, любящие тебя души в дребезги?!.. Но ты не уйдешь вот так, невинно обиженной! Нет!.. Маришка! МА-РИШ-КА!!

И вдруг она открыла глаза. Затуманенные, потерявшие всякое выражение, словно, и не видящие ничего. Зрачки, крохотные, как следы от булавочных уколов, остановились на Фоксе.

-Влад… Владик… — еле слышно пролепетали ее уже бесцветные губы.

Его руки выронили ее, и Маришка погрузилась в кровавую воду едва шевелившимися губами.

-Нет! НЕТ! – выкрикнул он. – Ты никогда больше не увидишь его. Никогда!

И Фокс выскочил из ванной, кинулся к входной двери и, закрыв ее за собой, очутился, чуть дыша, на лестнице. Лицом к лицу с Владом.