-Так снимать или не стоит? – на мгновение маска скользнула вверх, и Роджер, вздрогнув, зажмурился. Открыл глаза – Ассасин стоял перед ним, опустив голову.
-Нет, нет, не стоит! — он поднял голову. — Не смущайся. Я вполне понимаю твои эмоции… Это так уничтожает, когда ты смотришь на людей, шокированных твоим жутким, отвратительным лицом, понимающих твои чувства и смущение, но не в силах справиться с собой!
-Не могу представить, но очень сочувствую!.. Ты ведь действительно хочешь оперироваться? Для этого гонки?
-Ну… можно сказать и так… На самом деле, надо покрыть большой долг и сделать то, на что больше никто не оказался способен. Может быть, это изменит мою жизнь… А может быть, и нет.
-Сними маску! – попросил вдруг Ричард. – Снимай, снимай!..
-Хочешь доказать мне, что ты не из тех, кто не в силах сдержать ужасные эмоции при виде того, что осталось от моего лица? – усмехнулся Ассасин.
-Не важно! Просто сними и все.
Одним движением Ассасин поднял руку, подхватил край маски и… сдернул ее так быстро, что Роджер и опомниться не смог.
-Не знаю, что ты видишь в свете фонарей… — произнес Ассасин медленно подходя к окну.
Испытывая стыд за страх обнаружить на своем лице все самые негативные эмоции, ужас и отвращение, которые оказалось невероятно трудно преодолеть, Ричард медленно, слишком медленно поднял на гонщика взгляд. Глаза ночного гостя отливали серебром при электрическом свете спящего мертвым сном, постепенно застывавшего в ледяной корке города. Прозрачные, глядящие со странным выражением глаза. Застывшие капли на стекле добавили кривых, тонких теней на изуродованную кожу. Местами стянутая до блеска, а местами похожая на неровно брякнутый на торт крем, она искажала черты, разрез глаз, уничтожила правую бровь и линию рта. Тот был так исковеркан, что казалось, начни человек говорить, и она лопнет. Жалкие остатки волос были коротко острижены, почти сбриты.
