Ассасин поймал взгляд Роджера на свою «прическу».

-Обычно я сбриваю волосы наголо, но сейчас упустил время, и они отросли.

На горле Ассасина зиял шрам, из которого торчал край устройства, которое позволяло издавать звуки, слова.

-Да… большинство шокируется именно этим предметом, —  он опять заметил взгляд Роджера. – Ну…  а что скажешь ты, глядя на меня?

Роджер залпом осушил, наверное, полстакана виски, пройдя перед этим мимо Ассасина и хлопнув его по плечу.

-Можно и это принять за ответ! – заметил Ассасин. – Не удивляюсь такой реакции…

-Да при чем тут виски?! – гаркнул Роджер, буквально, швырнув стакан на стол. – Я бы и так надрался! Потому что, все к черту летит, вся моя жизнь летит… Но теперь… глядя на тебя, я понимаю, что все мое пьянство, вся моя хренова депрессия, срывы – чушь. Чего стоят мои неприятности по сравнению с… этим?!

-С моей рожей? – переспросил Ассасин. – Но это только лицо, это лишь обгоревшая кожа… Да, зрелище поганое, но кое-что еще можно исправить…

-А гореть заживо – это тоже фигня??? И ты снова в это лезешь! 

-Пусть гонки вернут мне то, чего лишили! – рассмеялся Ассасин.

-Но почему не участвовать в обычных? Все-таки, безопаснее!

Ассасин медленно напялил маску.

-Мне не позволили бы… Я малость накосячил – нарушал правила, вытворял на трассе недопустимые вещи… Думаешь, я сам придумал себе это прозвище?! Отнюдь! Меня так окрестили за жесткость езды, даже остервенелость. Я не знал пощады. Ни к гонщикам, ни к себе. Я плевал на команду, я шел к собственной победе любой ценой…