И кто-то,
наплевав на всю репутацию Гатты, дрогнувшую за последние недели, но не
изменившуюся окончательно, спасал её. И она, едва не теряя сознание, схватилась
за этого кого-то, и выпала из собственного дома ничком на землю, которая уже
была горячей от бушевавшего рядом пламени.

            Рядом
с нею переговаривались. За спиной гудело пламя и…

            Селяне
этого не услышали. Но Гатта услышала этот жалобный тихий мяв и какая-то
неведомая сила аж подбросила её с земли, она тотчас оказалась на ногах,
бросилась к огню…

–Стой! Сгоришь! – уговаривали её, и чьи-то руки,
вмиг ставшие ей ненавистными, держали её с разных сторон.

–Пустите! Пустите! – Гатта всегда была сильна. Она рвалась
к дому, к Верте, не понимая, почему её держат, и как все эти люди могут быть глупы,
раз предлагают ей остаться. Остаться здесь, когда Верта там?

            Она
вырвалась. Кто-то завизжал:

–Держите!

–Сгоришь!

            И кто-то
снова схватил её, но Гатта, не примериваясь, лягнула нападавшего, и рванула в
пламя, которое радостно приняло её в свои объятия, приняло обратно. Кто-то ещё
пытался рвануть за ней, но страшно затрещала, надламываясь, крыша и все были
вынуждены отскочить от бешеного огненного зарева.