-…Здорово, что вы пришли! Вот только угостить мне вас, похоже, нечем. А Ли вот ушла… Может, догадается прихватить на обратном пути что-нибудь к чаю…

Друзья в ужасе переглянулись, ибо никто из них не представлял даже, что теперь делать с Ричмондом, что делать вообще. Лучше бы он рыдал, катался в истерике – да что угодно! – только не это его призрачное спокойствие и уверенность, что Ли вот-вот придет.

Пережитая боль не хотела вырываться из него, словно предохранительный клапан заело, и он никак не хотел срабатывать. Она, эта страшная боль, засела в нем гниющей занозой, воспаляя, выворачивая мозг наизнанку. Даже оплеуха отчаявшегося все это принимать, Эдди, у которого из головы не выходила та дурацкая ссора, которая оказалась последним, что произошло между Ричмондом и Ли, не сыграла никакой роли. Никто не понял, почему он сделал это. Знать мог только Ричмонд, который лишь потер ушибленную щеку и глянул на Эдди, застывшего в ожидании реакции, которой так и не последовало.

… Ее же боль взвилась до небес. Нестерпимая, какой на земле и не узнаешь, ибо пока живо тело, оно берет на себя ее почти всю. Но когда душа свободна и ей некуда деваться от того, что она видит и чувствует, с ее страданиями не сравнится ничто… И Ли видела, как душа Ричи погрузилась во мрак такого отчаяния, такого горя, что рвалось оно, силясь вылиться из его глаз черным потоком, лишь бы остались они самыми чистыми, самыми прозрачными, какие Ли могла знать…