Буженинов что-то пробубнил невнятно, и Поливаев посчитал это за знак согласия.

– Ну вот значит и разобрались, – медленно отпуская Буженинова, сказал он. – Вы как дружище? Не сильно я вас?

Буженинов с побагровевшим лицом сел, помотал головой, но ничего не ответил. Размял шею, потом встал с дивана, одернулся, посмотрел на лысого, колебался секунду, наконец неуверенно протянул ему руку и произнес:

– Приношу свои глубочайшие извинения. Простите, мне сегодня в голову ударило спиртное и… – он покосился на Поливаева, – и всякие философские мысли.

Поливаев сделал виноватое лицо.

– Еще раз простите великодушно.

Портной вжался в кресло, испуганно вытаращив свои маленькие глазенки, посмотрел на Буженинова, на Елизавету, смерил взглядом Поливаева, и наконец трясущейся рукой пожал руку ревнивца.

– Я, – начал Буженинов смущенно, – возмещу вам весь причиненный мною ущерб, не беспокойтесь.

– Не нужно, не нужно, – затараторил портной. – Не нужно.

– Нет уж, вы простите, но я должен загладить вину перед вами и особенно перед своей женой. Глупо все вышло, даже стыдно. Как я только мог подумать о таком! Ведь никогда в жизни…еще ни разу…а я сразу в штыки. Глупец!…Ну как ты Лизавета? Хорошо?

Женщина, медленно отходившая от потрясения, закивала кудрявой головкой, а потом вдруг, словно очнувшись, вскинулась:

– Ах! так вот значит о чем ты подумал! Боже мой, считаешь я могла бы…Ах ты!