— Ладно, спрашивайте, что хотели.

— Это личное, — помощник качнул головой.

— Ну так и спросите. Я ведь могу не отвечать?

Помявшись, он выпалил:

— А у вас родители родные или приёмные? Извините.

Я даже улыбнулся в ответ на его смущение — такое непривычное на фоне армейской бесцеремонности.

— Родные.

— То есть они…

— Ага, мутанты.

— Мм. Мои вроде были нормальные.

— Мои вообще-то тоже.

— Вы же сказали…

— У меня нормальные родители. Хоть и мутанты.

Когда до него дошло, щёки тут же покрылись бледно-розовым румянцем.

— Извините, я… Я не это имел в виду.

— Ничего страшного. Так и что? Ваши — обычные? Есть предположения, что вызвало мутацию?

— О… Я не знаю. То есть мне так кажется. Ну, всегда ведь отказываются.

У меня наконец-то щёлкнуло в голове — все детали встали на место. Действительно, частое явление, когда у обычных людей рождается генномодифицированный ребёнок — есть разные теории почему, но всё это на уровне предположений, — и они тут же пишут отказ.

Сто двадцать лет назад, когда всё началось, большинство таких детей убивали. Потом стало помягче: оставляли где придётся, иногда даже не в безлюдном месте, а на пороге церкви или больницы, хотя не факт, что там бы такого взяли. В Данбурге все крупные улицы названы в честь благотворителей, которые объявляли вознаграждение за младенцев «с отклонениями» и устраивали для них специальные приюты — почти все действуют до сих пор. Впрочем, я так думаю, что на самом деле меценатов было больше, но — многие исчезли втихаря, и никак не узнать, зачем они собирали детей. Главное, что платили, а остальное никого не волновало.