— Тебе Великий Табунщик помог.
Циэ положил в рот большой кусок жевательной смолы.
Каэрэ покачал головой, гладя своего коня, ласково тычущегося мордой в его шею:
— Бог мой мне помог, а не твой Табунщик.
— Ай, не дело говоришь. Глупый голова. Великий Табунщик все знай, всех думай-помни. Все — его жеребята, табун его.
Циэ развернулся всем своим мощным корпусом, посмотрел на лошадей:
— Грустно им. Умирай делать — никто не хоти. Это все фроуэрцы. После Ли-Тиоэй совсем худо стало. Степняк плохо делал, на помощь не ходи. Теперь фроуэрцы сами в степь иди, степняка в рабы бери… А ты откуда? Далекий путь делай? — неожиданно спросил он у Каэрэ.
— Я из-за моря, — кратко ответил он.
После его возвращения от Игэа, Циэ, как будто это было само собой разумеющимся, забрал его в свои помощники по конюшне. С Циэ никто особенно не хотел спорить.
— Хорошие лепешки у ли-Игэа жена печет! — заметил степняк, запуская руку в корзину, которую дала Каэрэ с собой Аэй. — Как надсмотрщик видел — не забрал?
— Мкэн Аэй дала им тоже по корзине, — ответил Каэрэ, улыбаясь: гнедой аккуратно прихватывал губами кусочки лепешки, слегка щекоча его ладонь.
— Ну что, будем убегай делать? Я смотреть, ты надежный. Будешь со мной убегай делать?
Каэрэ энергично кивнул. Буланый конь шумно вздохнул, выпуская воздух из ноздрей.
— Слушай тогда! — торжественно сказал Циэ. — Праздник Уурта скоро. Тиики настойка много пить, надсмотрщики настойка много пить. Можно в степь на коне скачи. Степь близко, за рекой. Там Эна сейчас кочует, он знай, где общее стойбище.
— Кто этот Эна? — спросил почему-то Каэрэ.
— Степняк, один живет. Шаманит мало-мало. Великий Табунщик его любит — коней, скот, людей лечи. Кого ли-Игэа не лечи, того к Эне вези-торопись…
Рассказ Циэ был прерван шумом и криками за дверьми конюшни.
— Что ходи-смотри, коней пугай! — крикнул степняк, вываливаясь наружу. Вглядевшись в группу рабов, он воскликнул: — Зачем вышивальщица взял?
Каэрэ опередил его, сбив с ног одного из мельничных рабов, тащивших упиравшуюся Сашиа. Подоспевший Циэ помог разогнать остальных.
— Зачем дева Шу-эна обижай? — наставительно спросил Циэ у не успевшего спастись бегством раба и встряхнул его, взяв за шиворот.
— Отпусти, Циэ, — взмолился мукомол. — Уэлэ сказал, что она теперь такая же, как все, и что любой из нас может ее взять!
— Каэрэ ее бери тогда, не вы! — гаркнул Циэ, отшвыривая раба, который рад был избавиться от хватки степняка.
Каэрэ сделал шаг к Сашиа, прижавшейся к деревянной стене конюшни, и неожиданно услышал голос за спиной:
— Драться можешь хорошо. Позабавил. Ли-Игэа тебя и впрямь вылечил.
Старший жрец Уурта, до этого спокойно наблюдавший за потасовкой, в сопровождении двух младший жрецов-тииков со смоляными факелами в руках, приблизился к ним.
— Ну, что же, Сашиа — быть тебе женой конюха, а не мукомола, — усмехнулся он, — раз не захотела служить Темноогненному. А ты не бойся, раб-конюх! Смелее! Все эти россказни о том, что того, кто обесчестит деву Шу-эна, покарает Табунщик — суеверие.
Никто не проронил ни слова — ни Сашиа, бледная от гнева и страха, ни Каэрэ, вытиравший пот со лба, ни Циэ, мерно жующий свою смолу.
— Кланяйтесь господину, дурни! — крикнул один из тииков и почти ткнул факелом в лицо Циэ. Тот невольно отпрянул. Уэлэ захохотал.
Его смех еще долго раздавался в вечернем сумраке двора, пока он шел к особняку, освещенному снаружи смоляными факелами.
Циэ ушел к лошадям.
Каэрэ хотел развязать веревку, стягивающую руки девушки, но, едва он коснулся ее, тотчас же вскрикнул от боли и неожиданности.
— Зачем кусаться? – с улыбкой спросил он
Сашиа открыла глаза — она зажмурилась, ожидая удара — и удивлением посмотрела на него.
— Каэрэ? Ты… вернулся?
— Да, — просто сказал он и стал зубами развязывать тугие узлы.
Сашиа села у огня, растирая следы от веревок, врезавшиеся в запястья. Каэрэ заметил, что она заметно исхудала и побледнела со времени их первой встречи.
— Что требовал у тебя Уэлэ?
— Хотел, чтобы я приняла посвящение Уурту Темноогненному. Я отказалась. Он сказал, что отдаст меня рабам с мельницы. Я сказала, что я — дева Всесветлого, и он не сможет этого сделать. Он засмеялся и сказал, что сможет.
Она устало посмотрела на Каэрэ, протянув ладони к огню.
— Ты хочешь есть? — спросил он, и, не дожидаясь ответа, протянул ей лепешку и кувшин с водой.
Она жадно принялась за еду.
Каэрэ сидел, скрестив ноги, молча наблюдая за ней сквозь пламя костра.
— Этот… Уэлэ вдобавок морил тебя голодом? — сочувственно спросил он наконец.
— Запер в подвале на два дня. Чтобы я добровольно отказалась от покрывала девы Шу-эна Всесветлого… Там холодно, сыро… крысы бегают… — она с омерзением передернула плечами, и ее черное, уже не синее покрывало, слетело с ее головы. — А потом он просто отобрал мое синее покрывало девы Шу-эна и вывел меня к рабам с мельницы. Вот сейчас… И снова – ты здесь…
Она спрятала лицо в ладони и долго так сидела – не плакала, плечи ее не вздрагивали – просто сидела и молчала напротив Каэрэ. Тот попытался продолжить разговор:
— Это все из-за того, что ты не хочешь поклоняться Уурту вашему… то есть… их?
— Да, из-за этого.
Она подняла на него чуть раскосые зеленоватые глаза.
— Зачем ты вытащил меня из пруда, Каэрэ? Если бы этого не случилось, мы оба были бы теперь свободны.
— Ты из-за этого прыгала в пруд? Чтобы не поклониться Темноогненному?
— Да, — кратко ответила она, и они замолчали на некоторое время.
— Возьми еще лепешку, — предложил он, желая продолжить разговор.
— Я не хочу больше.
— Тогда ложись спать, ты устала. В конюшне тепло и нет крыс.
Сашиа вспыхнула:
— Если Уэлэ забрал мое синее покрывало, это не значит…
— Нет, не значит, — улыбнулся Каэрэ. Будь спокойна. Ты честно служишь своему богу, я — своему. Пока ты со мной, никто не посмеет тебя тронуть.