Наступил еще один вечер, и они втроем сидели у костра, разведенного у конюшни. После заката солнца было холодно. Циэ толковал своему новому помощнику о Великом Табунщике, о том, как его убили злые люди из его кочевья, но он опять ожил, и о том, как красива степь весной, когда цветут маки.
Каэрэ рассеянно слушал рассказ степняка.
— Дева Всесветлого — смелая, — сказал Циэ. — Втроем убегай делать будем.
Сашиа засмеялась. Свобода показалась ей такой близкой, словно в лицо ей повеял знакомый с детства аромат степи.
— Завтра ночью тиики настойка много пить, надсмотрщики настойка много пить, совсем пьяный быть. Мы — не пить, мы на них смотреть. Коней тихо выводить и в степь, быстро, как жеребята Великого Табунщика!
— Среди звезд и холмов, среди рек и трав, — напела девушка старую песню степняков.
— Дева Всесветлого все знай! — удивился Циэ.
— Это очень красивая песня, ее многие поют в Аэоле. А я – из общины при Ли-Тиоэй, там совсем рядом степь. Если бы мне вернули мою флейту, я бы сыграла на ней эту песню… — отвечала Сашиа.
Каэрэ, не отрываясь, смотрел на девушку.
…Циэ ушел к коням – поговорить с ними на своем странном, немного похожем на тихое конское ржание, языке: ободрить перед неминуемой смертью у страшного жертвенного камня Уурта, рассказать про табун Великого Табунщика. Сашиа и Каэрэ остались одни.
— Откуда ты? – вдруг спросила Сашиа.
— Из-за моря, — не сразу и неохотно ответил он.
— Над морем всегда дымка – не видно горизонта. Старые люди говорят – там есть острова. Ты – с этих островов?
— Нет. С материка.
— Там нет материка на расстоянии месяцев плавания.
— Есть.
— Будь по-твоему.
Она прижала сочный лист дерева луниэ к своим истертым до крови пряжей пальцам. Уэлэ отправил ее к пряхам, велев задавать ей как можно больше работы. Только из-за того, что сегодняшний вечер был началом ууртовых праздников, все работы в имении закончились немного раньше.
— Ты в лодке добрался до нашего берега? – продолжила она, словно разговор и не прерывался.
— В лодке, — еще более неохотно отвечал он.
— Ваш корабль разбился о скалы?
— Какой корабль?
— На котором ты плыл. Как же иначе ты мог оказаться посреди моря? — засмеялась она.
— Будь по-твоему – корабль, — засмеялся он в ответ. Объяснять было бесполезно, да и что он мог объяснить? Он сам толком не знал, как очутился посреди моря. Без лодки и корабля.
— Ты понимаешь по-нашему лучше, чем говоришь.
— Да, наверное – ваш язык очень сложный.
— Фроуэрцы тоже так думают. Ли-Игэа, например, до сих пор говорит с акцентом, хотя он вырос среди аэольцев.
— Так он не аэолец? Фроуэрец? Посвященный Уурту этому?
— Нет, нет – разве ты не понял? Если бы он был ууртовец, он никогда бы тебе не помог. Его родители жили на земле Фериана, кроме того, он врач, а по обычаям, все врачи – служители Фериана.
— А это что за бог ваш?
Сашиа засмеялась как-то странно.
— Это – божество всего, что цветет и зреет. Каждую осень он умирает, каждую весну оживает.
— Что-то вроде Табунщика, о котором Циэ говорил?
— Да что ты! — она засмеялась еще громче. – Фериана же нет на самом деле! Это просто древние рассказы о весне и о летней засухе.
— А Табунщик есть? – улыбнулся снова Каэрэ. Ему не хотелось обижать девушку своими насмешками над ее искренним языческим заблуждением.
— Ну конечно, есть. Послушай, что ты выспрашиваешь? — нахмурилась вдруг она. — Ты не выслеживаешь ли карисутэ? А?
— Кого? – искренне удивился он.
— Что, ты и о карисутэ не слышал? Не обманывай, пожалуйста…
— Зачем мне обманывать?
— В вашем краю не почитают Фериана? И Шу-эна? И Уурта?
— Нет.
— Поэтому ты и отказался кричать, что Уурт силен? – она сочувственно посмотрела на него.
— И не только поэтому. Я не буду поклоняться ложным богам, — твердо сказал Каэрэ.
Сашиа повернула лицо к Каэрэ – до этого она сидела вполоборота к нему.
— Вот как? Ложным богам? А ты знаешь истинного?
— Ну конечно да.
— Кто же Он?
— Кто все сотворил, разумеется.
Сашиа почти подпрыгнула от радости, вскинув руки к небу и захлопав в ладоши.
— Так ты Ему посвящен?
Но ее радостный возглас был оборван грубым голосом надсмотрщика:
— Ты, как тебя там… Каэрэ! Шевелись, мкэ Уэлэ и сам ли-шо-Уэлиш желают тебя видеть.
Уэлиш, второй жрец Уурта в городе Тэ-ан после Нилшоцэа, восседал на роскошных носилках среди подушек и лениво брал с огромного блюда толстые ломти жареного мяса. Склоненный раб держал золотой кубок. Перед изображением Уурта, высеченном на огромном черном камне во внутреннем дворе имения, полыхал огонь, языки которого были странного темно-фиолетового, почти черного цвета. Уэлэ, трясущийся и словно похудевший, простерся в очередной раз перед идолом и с опаской бросил, словно псу, ненасытному пламени, горсть мелких, дурно пахнущих зерен – птичий помет. Огонь еще больше потемнел.
— Я уверяю мкэ Уэлиша, что осквернение пруда произошло не так, как ему описали многочисленные враги верного раба темного огня Уэлэ. Вышивальщица — дева Шу-эна… была девой Шу-эна… и не могла осквернить пруд.
— Я не о вышивальщице. Что это за чужеземец, который нарушил неприкосновенность водоемов в эти священные дни? – рявкнул Уэлиш.
— О, это просто глупый раб, — трепеща от страха, проговорил Уэлэ.
— Настолько глуп, что пренебрегает днями Уурта и не кричит, что Уурт силен..
— Уурт силен! – тяжелым эхом отозвались рабы и Уэлэ.
— …чтобы поберечь немного свою шкуру. Он, случайно, не из новых карисутэ? Не из тех «старых карисутэ», я имею в виду, чьи прадеды были карисутэ, и которых почти уничтожили славный Нэшиа, друг сынов Запада и вознесший высоко темный огонь — да будет велика его память по всей Аэоле и Фроуэро! Эти карисутэ уничтожены, а их потомки ежегодно отрекаются у храма «Ладья» в Тэане. Я говорю сейчас о тех новых карисутэ, что подобно мухам на навозе, плодятся по всей Аэоле. Среди странников много бывает карисутэ. Это — лучший способ разносить эту заразу по всей стране. Поживут здесь, поживут там, смотришь, уже в каждом городе общины карисутэ. Это творится и во Фроуэро. По домам собираются. Уже несколько общин уничтожили, а они все равно плодятся. Бесстыдно, прямо перед лучами Темноогненного! – торжественно говорил Уэлиш, жуя мясо.
Уэлэ низко кланялся в такт словам высокопоставленного гостя. И привела же его нелегкая именно в это имение, именно в такие дни, когда память об осквернении этого злосчастного пруда еще так свежа! Младшие жрецы-тиики мечтают подсидеть Уэлэ, а может, и сама Флай руку не побрезговала приложить. Она — еще та змея, так давно Темноогненному служит, что знает много способов, как сжить честного тиика со свету.
— Вот этот раб, о великий служитель Темноогненного! Вы сами можете убедиться в том, что он не только недалек и туп, но еще и плохо говорит по-аэольски. Куда ему основывать общины! – нервно хихикнул Уэлэ, но в страхе подавил смешок.
Уэлиш протянул руку к блюду, взял жирный кусок мяса и, отправив его в рот, вытер пятерню о свою расшитую рубаху, плотно обтягивающую его необъятный живот. После этого священнодействия он слегка кивнул — и тиики заломили руки приведенному рабу.
— Это ты прыгнул в священный пруд Уурта в запрещенное время? – спросил, рыгнув, Уэлиш.
— Да, — ответил просто Каэрэ.
— Ты не знал, что водоемы священны? – продолжил Уэлиш допрос.
— Нет, — так же ответил Каэрэ, не поведя и бровью.
— Откуда ты? – взревел Уэлиш.
— Из-за моря, — был ответ.
— Перестань нести чушь! – махнул устало рукой Уэлиш. Это был знак, и один из рабов ударил Каэрэ в лицо.
— Он принес достойное поклонение Уурту? — вдруг спросил Уэлиш, довольно наблюдая, как кровь из разбитого носа раба капает на песок.
— Э-э… я приказал наказать его.
— Я знаю, знаю. Он не кричал, что Уурт велик, — раздраженно заметил Уэлиш. — А потом-то он поклонился Уурту?
— Да, великий служитель Темноогненного, — неуверенно пробормотал Уэлэ. Он был явно не уверен в том, что может выкинуть этот странный раб в присутствии Уэлиша.
— При тебе?
— Нет, великий служитель Темноогненного, тиики сказали мне, — Уэлэ заломил толстые пальцы.
— Пусть поклонится еще, — с усмешкой глядя на трясущегося Уэлэ, сказал Уэлиш и произнес: — Ты, раб, скажи, что Уурт силен и поклонись ему в виде этого огня и камня.
— Я не буду этого делать, — громко ответил Каэрэ, выпрямившись.
«О Табунщик! Табунщик! Дай ему ума молчать, не понимай делай!» — донесся шепот Циэ из-за кустов. Ни Уэлиш, ни помертвевший Уэлэ, к счастью, его не услышали.
Уэлиш оттолкнул блюдо — мясо полетело на песок, и закашлялся, подавившись непрожеванным куском. Уэлэ тщетно пытался произнести что-нибудь — глотка его не слушалась, точно высохла.
Уэлиш вытер свои пунцовые губы рукавом и с шипением (он еще не успел как следует прокашляться) спросил:
— Ты — карисутэ?
— Нет, — почти возмущенно ответил Каэрэ.
— Ты не почитаешь Уурта?
— Нет, не почитаю.
«Тише, дева Шу-эна — ты ему не помогай, себе хуже сделай. Не плачь. Проси Табунщика, чтобы его не убили тут же. Чудо проси-торопись!»
…Уэлиш слез с носилок, пнул ногой в дорогой кожаной сандалии лежащего на земле раба. За его спиной кто-то из тииков, улучив момент, жадно подбирал брошенные куски мяса с земли.
— Кто еще не почитает Уурта?
— Не знаю, — проговорил Каэрэ, подавив стон. Не хватало впутывать в это Сашиа и Циэ!
— Только он, только он такой! — забoрмотал Уэлэ, к которому вернулся дар речи.
— Кому ты служишь, оборванец? Какому-такому богу? Вся слава иных богов меркнет перед огнем Уурта!
— Слава моего Бога — не меркнет ни перед каким огнем. Он сотворил и огонь, и небо, и землю — все.
Уэлиш судорожно вскинул руку вверх.
— Ты… что, посвящен Великому Уснувшему, что так вольно поминаешь его имя?
— Нет. Я же сказал: я служу Тому, кто все сотворил. Он не спит.
Уэлиш и тиики снова повторили свой странный жест. Каэрэ глядел на них с удивлением.
— Только посмей еще раз назвать его имя! Пойдешь со мной в Тэ-ан, ли-шо-Нилшоцэа разберется, карисутэ ты или нет. Но в жертву Уурту тебя как пить дать принесут. В цепи его до утра!
…Снова они сидели рядом – дядя Николас и он, Каэрэ, но уже не на земле, а в лодке, и в руках дяди Николаса были весла.
— Возьми – надо грести, — сказал дядя Николас. – Видишь дорогу через море? По ней прошел Жеребенок Великой Степи.
И он указал на идущий до самого горизонта – и дальше, за пределы земли, – след дельфина. Словно две волны навек остались стоять друг напротив друга, не колеблясь, не сходясь…
Он очнулся оттого, что кто-то поил его прохладной водой.
— Сашиа? – прошептал он.
— Тише, тише… Услышат… пей!
— Я хотел сказать тебе, Сашиа, — проговорил он, сделав два или три глотка, — что ты веришь в неверных… ложных богов. Надо молиться только одному Богу, который все создал.
Девушка удивленно и печально смотрела на него, ничего не говоря. Потом она осторожно коснулась его скованной руки и начертила на ладони Каэрэ две пересекающиеся линии. Он недоуменно посмотрел на нее, и она сникла. Ему стало ее жаль. Может быть, она и поймет когда-нибудь то, что он пытается ей рассказать.
— Бог… все сотворил, — попытался снова объяснить свою мысль Каэрэ.
— Да, — просто ответила она, смазывая его раны маслом.
— И солнце тоже, — продолжал Каэрэ с отчаянием.
— Да. И луну, и звезды, — вторила ему Сашиа, словно читала гимн.
Каэрэ втянул в ноздри воздух – целебное масло обожгло следы от плетей.
— Почему же вы поклоняетесь… этому… Шу-эну Всесветлому?
— Его почитают по-разному разные люди, Каэрэ, — отвечала Сашиа. – Для кого-то он – младший из свиты Уурта Темноогненного. Так говорят те, кто молится у соединенных алтарей. Для кого-то он – явление Великого Уснувшего, его священный и таинственный знак. Всесветлый – имя Великого Уснувшего, данное для утешение людей – так говорят его жрецы…
— А ты, как ты сама думаешь, дева Всесветлого? – спросил он ее.
Она не отвечала долго, а потом, снова напоив его водой, спросила шепотом:
— Ты не карисутэ?
— Да нет же, нет! – немного раздраженно ответил он. – Осторожнее! Услышат тебя… Сашиа… — он неожиданно нежно произнес ее имя, и она вдруг заплакала, прижавшись к его груди.
— Они убьют тебя, Каэрэ, — прошептала она.
— Я не отступлю от своего Бога, — ответил Каэрэ, вскидывая голову. – Ни за что.
— Не отступай, — тихо и светло произнесла она, и поцеловала его.
Еще почитать:
Рыжая ведьма 17 глава
Ангел-хранитель. Глава 1.
Эквилибриум: Чёрное и Белое — Эквилибриум: Чёрное и Белое. Глава 1. Возвращение
Фиора — Дружба [Глава 4, часть 1]
«
»
