Ты двигаешь бёдрами, насаживаешь меня ртом на член, и наконец-то берёшь меня, трахаешь, делаешь все что хочешь… Мои пальцы гладят мошонку, щупают ее снизу, массируют, жмут, готовясь к моменту, когды ты брызнешь мне в рот густым солоноватым семенем… В первый раз его всегда очень много, потому что ты верен своей жеманнице, а она не балует тебя ласками, но я глотаю все до последней капли. Выпиваю тебя. Принимаю полностью, потому что люблю. 

Ты кончаешь с гортанными стонами, проливаясь длинными струями, и, милый мой, спасибо, спасибо, что щадишь мое сердце, и не выстанываешь вслух никаких имен. Я хорошо понимаю, как далеко мы друг от друга, как высоко ты поднялся, к самому трону, пока я барахтаюсь в копенгагенской уличной грязи, но ты знаешь, что у меня есть чувства. Когда мы вместе, на твоих губах  только одно имя: Карамель. 

***  

Я кашляю: зима в этом году особенно холодная и сырая. Мою комнату топят трижды в день, я ношу тёплые шерстяные юбки и плащ, подбитый мехом, но мне все равно холодно. 

Ты не приходил очень давно. Да и когда тебе, ты же день-деньской занят государственными делами. На площадях чуть ли не каждый день зачитывают новые королевские указы: о создании приютов, об отмене пыток и телесных наказаний, о свободе печати, о денежной реформе…  По Копенгагену ходят странные слухи,  что ты спишь с королевой и околдовал короля. Или вы вместе его околдовали. Я над этими  слухами только смеюсь, но мне тоскливо и горько, что ты совсем забыл обо мне.