Той ночью ты кончил в меня трижды, не считая того раза, когда со стонами наслаждения, шепча: “Карамель, моя Карамель…” пролился между моими губами. 

Иоганн, любимый мой. В ту ночь — нашу последнюю ночь — мы были счастливы. 

Я не могу поверить, что все закончилось. Я как в дурном сне. Солёный воздух Копенгагена пахнет кровью и предсмертным потом. Стоит весна, но мне постоянно холодно, ни в одну зиму я не мёрзла так, как в благостные апрельские дни…

Говорят, что королеву тоже заключили в тюрьму, разлучили с детьми. Говорят, что её дочь, маленькая принцесса — на самом деле от тебя. Значит, это правда. Королева была твоей “жеманницей”, и теперь ты умрёшь за её любовь. 

Во мне больше нет ревности. Мы не соперницы, а сёстры по несчастью. Мы плачем, и море уносит наши солёные слёзы, и ничего больше не изменить. 

Бедная, бедная королева. Как она, должно быть, страдает. Если бы я только смела, то послала бы ей солёную карамель — лекарство, которое ты всегда прописывал от сердечной боли. 

Твоя казнь назначена на 28 апреля. Тебя и Брандта должны четвертовать. Я не могу в это поверить. О, варвары, варвары. 

Чёрная карета, везущая тебя к месту казни, под улюлюканье черни, до конца жизни будет преследовать меня в кошмарных снах. 

Я не смогу забыть ни стражу, волокущую приговоренных на эшафот, ни жалобные крики Брандта, ни потоки густой крови, льющейся на плаху. 

Я не смогу забыть тебя на эшафоте — твоё лицо, смертельно бледное, с глазами, полными звериной тоски и ужаса, твои подкашивающиеся ноги и твои попытки держать спину, чтобы до самого конца сохранить хотя бы тень человеческого достоинства.