Кашель не проходит, хотя я исправно принимаю твои снадобья. Их хватает на целый месяц, но после того, как ты выписал рецепт, я уже четыре раза посещала аптеку Ларсена  — вот как долго мы не виделись. Правда, денег с меня в аптеке по-прежнему не берут, аптекарь загадочно улыбается и понимающе кивает. Значит, ты хотя бы иногда думаешь обо мне. 

Я люблю тебя, Иоганн. И всегда буду любить. Пускай карикатуры изображают тебя похотливым уродцем с длинным жеребячьим членом, который ты втыкаешь между  ног королеве — мне наплевать. 

***   

Ты арестован. Об этом пишут в газетах, объявляют глашатаи на площадях, шепчутся в тавернах, судачат на рынке. 

Тебя обвиняют в государственной измене и в прелюбодеянии с королевой. 

Злорадству и зубоскальству черни нет предела. Всем плевать, что ты был прекрасным врачом, врачом от Бога, спасшим немало жизней бедняков, что ты, высоко поднявшись, живя во дворце, старался облегчить участь народа, сделать Данию просвещенным государством, без рабства, пыток и цензуры; никто не в состоянии постичь ни твоих мечтаний, ни высокого образа мыслей. Тупые скоты только смакуют пикантные подробности “королевского романа”, передают из уст в уста сальную сплетню, что тебя взяли прямо в постели королевы, что ты визжал от страха и валялся в ногах у солдат… 

Одному такому рассказчику я подлила касторки в кофе, лошадиную дозу, так что он обосрался прямо на лестнице, на парадный ковёр фру Петерсен, а другому едва не откусила член — и весь бордель с гоготом слушал, как он воет и визжит, пока к его посиневшему херу с отметинами моих зубов прикладывали лёд.