Я никому не позволю дурно говорить о тебе; но каждую ночь я рыдаю, представляя тебя в холодной камере, скорчившегося на жалкой подстилке, избитого, изувеченного… Я пытаюсь навестить тебя в тюрьме, но меня не пускают: ты слишком опасный преступник. 

…За неделю до ареста ты неожиданно пришёл ко мне. С тобою был Брандт, веселый кудрявый дворянин со смешными веснушками, он, как всегда, отправился к рыжей Эльзе. Ты пошутил про них — когда Эльза и Брандт встречаются, над Копенгагеном всходит второе солнце. Теперь солнце долго не взойдет, потому что Брандт тоже арестован, и его тоже обвиняют в измене. 

В тот вечер ты выглядел таким грустным, таким подавленным, что я испугалась. Я готова была плясать на столе, ходить на руках, добыть для тебя птичье молоко — что угодно сделать, лишь бы ты утешился, лишь бы улыбнулся. Но тебе нужна была я. Просто женщина. Моя грудь, моё тепло, моё лоно. 

Ты повалил меня на кровать сразу же, без сомнений и без прелюдий, разорвал батист, прикрывавший грудь, и трогал меня жадно и страстно, как в последний раз; ты задрал мои юбки на бёдра, кое-как расстегнул штаны и вошел в меня резко и глубоко, одним движением… о, Иоганн. Ты же знал, что я всегда жду тебя, что готова тебя принять,  быть с тобой, принадлежать тебе, где бы ты ни захотел… 

Ты проникал в меня сильно, властно, до самого дна, ласкал обеими руками, пожирал мой рот голодными поцелуями, трахал одновременно языком и членом, заставлял извиваться и  кричать, дрожа от страсти, выстанывать тебе в рот твоё имя.