Мама, будучи более эмоционально чувствительной, тут же забеспокоилась о моем психическом здоровье. Она все пыталась меня успокоить, но от ее слов рыдать хотелось лишь больше. На тот момент я ненавидел ее.

Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Я уснул, согнувшись в позу эмбриона где-то в углу своей комнаты, а когда проснулся, то увидел торопливые сборы, извиняющееся лицо папы и сжатые в тонкую бледную полоску губы мамы. Я чувствовал себя виноватым за то, что произошло вчера. Они чувствовали себя виноватыми за то, что происходило в течение последних нескольких недель. Все чувствовали свою вину в чем-то, и тогда я понял, что и она тоже имеет синий оттенок.

Мы с мамой уехали в другой город. Она надеялась, что таким образом убережет меня от семейных ссор и очередных срывов. Я надеялся, что, попав в новую обстановку, буду совершенно иным человеком, но все, что мы встретили – это еще большее количество воды, сырости и грозовых туч.

Ничего не изменилось ни через неделю пребывания в Рэйни Тауне, ни через месяц, ни через два.

Я есть грусть. И чтобы избавиться от того, что делает меня таким, необходимо избавиться и от акварели, ставшей неотъемлемой частью моего организма и смешавшейся с кровью. Мама говорит, что это была попытка суицида.