Жизнь в цвете
Оранжевый

Я невольно сравнил его с беспризорной собакой, когда увидел впервые. Он сидел там, на полу огромного кабинета, в окружении одноклассников, с неприкрытым отвращением в глазах смотревших на него. Я подумал, что они сейчас же начнут избивать его, но ими был выбран другой способ насилия. Психологический. Они обходили его стороной и никогда не приглашали поиграть в их компании, лишь делали вид, что его не существует. Он подходил к ним, а они даже не смотрели на него, продолжая шутить и что-нибудь обсуждать. Когда эти «короли» все же удостаивали его драгоценного внимания, ему не доставалось ничего, кроме львиной доли презрения. Сначала я не понимал, в чем дело, потому что для меня абсолютно все люди были одинаковы и равны между собой, но, посмотрев внимательнее и понаблюдав, осознал причину.

Он отличался от всех. Не только от своих сверстников или остальных ребят в школе, а вообще от каждого жителя Рэйни Тауна. Его волосы были цвета меха лисицы, что мы с братом встретили по пути сюда, а на щеках и носу рассыпалось множество веснушек. Он улыбался и с добротой в голубых глазах смотрел на каждого своего обидчика так, будто не замечал тех чувств, что плескались в их серых глазах. Может, он просто не хотел замечать.

Для каждого в маленьком городке населением в пять тысяч человек было дикостью такие поведение и внешность, как у него. Они привыкли быть равнодушными по отношению друг к другу, думать только о себе и своей выгоде и заботиться только о собственном благополучии. То, что делал он, просто не укладывалось в их голове. Готов поспорить, мысленно они задавались вопросом:  «Такое вообще возможно?». Его рыжая макушка резко контрастировала с угольными и русыми волосами остальных людей, проживающих в Рэйни Тауне, и, должно быть, поэтому они его боялись. Все люди боятся того, что никак не вписывается в их нормы и стандарты, а страх свой скрывают под маской злобы и агрессии.

Однако меня не устраивал такой ход событий, поэтому, только зайдя в кабинет, я поставил перед собой цель:  изменить этого мальчика так, чтобы он распрощался со своей наивностью и перестал быть настолько добрым по отношению к тем, кто этого не заслуживает. Такое ни к чему хорошему не приводит.

Сдружились мы довольно быстро ввиду того, что я, так же как и он, резко отличался внешностью от остальных ребят. Правда, я, в отличие от него, сталкивался с этим буквально в каждом городе, в который мы переезжали. Даже в Нью-Йорке. Еще в первый день моего пребывания в средней школе я услышал за спиной перешептывания:

— Я думала, что только снег может быть таким белым.

Никто из них не знал о таком синдроме, как альбинизм, да и я, откровенно говоря, тоже даже не подозревал бы о его существовании, если бы сам им не страдал. Хотя, «страдал» сказано довольно громко; у меня не возникало никаких неудобств, кроме, разве что, неудобств со зрением, но очки меня выручали, поэтому дела шли отнюдь не плохо. Он был единственным из всех, кто посмотрел на меня без опасения и вместо чего-нибудь колкого прошептал лишь «Вау». На следующий день мы просидели все уроки вместе.

Рэйни Таун был просто идеальным городом для меня: погода тут редко когда бывала солнечной, большую часть времени небо было затянуто тучами, а в воздухе висела толстая пелена дождя. Загорать и пребывать на солнце больше определенного количества времени мне было противопоказано, и все время, сколько себя помню, я выполнял эти предписания, несмотря на то, что очень скучал по теплым лучам. К счастью, рядом со мной был вечно улыбающийся рыжий мальчик, которого я мысленно называл Солнце. Он был для меня воплощением тепла и уюта, и, если бы я был диабетиком, то он был бы моим сахарозаменителем. Вот, как это было.

Через две недели учебы я понял, что он был едва ли не главным развлечением всех детей школы. Стоило ему появиться где-то поблизости, как все отвлеченные разговоры затихали, а какой-нибудь главный задира находил малейший повод, чтобы как-нибудь его унизить или оскорбить. Подобное хотели провернуть и со мной, но я пресек их попытки на корню, заткнув их рты парочкой громких фраз. Точно не помню, что именно я им сказал, но после этого они даже не подходили ко мне, хоть и прожигали ненавидящими взглядами мой затылок. Меня полностью устраивал такой ход событий, и я никак не жаловался на то, что единственным, с кем я общаюсь, был Солнце.

В отличие от него самого. Он предпринимал попытки поинтересоваться, почему я так не люблю остальных ребят в школе, а я говорил, что не люблю тех, кто обижает других. Тогда он сказал мне, что они никого никогда не обижали, а я в ответ рассмеялся. Очевидно, их действия в его глазах выглядели совершенно по-другому. Мы смотрели на мир по-другому. После этого разговора я стал сравнивать его со слепым котенком.

Как-то раз в один из выходных дней мы с ним пошли в хвойный лес (это было спустя примерно полгода после моего переезда в Рэйни Таун). Тут было много хвойных деревьев, и это, пожалуй, было одной из немногих причин того, почему мне нравился этот городок. Погода в тот день тоже была довольно приятная: дождь, наконец, решил сделать перерыв в своем плотном графике, а тучи слегка расступились, позволяя едва теплым лучам солнца упасть на землю. Сначала мы разговаривали о белках, потому что нам удалось встретить одну из них в лесу, а потом я сам резко перевел тему. Думаю, я сделал это потому, что еле заметный зеленый синяк у него на щеке все никак не давал мне покоя и потому, что что-то у меня в голове кричало о том, что нужно приступать к выполнению моей главной задачи. Я спросил у него:

— Почему ты им все позволяешь и прощаешь?

Тогда он посмотрел на  меня так, будто я был первым и последним идиотом на свете, помолчал с минуту и ответил:

— Потому что они в этом нуждаются, — и это прозвучало, как самая простая истина на свете. Но я не хотел ее принимать и мириться с ней, поскольку придерживался других принципов и был сторонником совершенно другой идеологии.

— Кто даст им тепло? Они замерзли в этих дождях.

— Нет же!

Я был так зол на него в ту минуту, что мне и самому хотелось ударить его, но я знал, что, сделав это, буду ничуть не лучше, чем те, кого я так презирал. Вместо этого я остановился, сжал руки в кулаки и тяжело задышал, стараясь взять себя в руки. Он смотрел на меня с испугом и долей любопытства в глазах, внимательно рассматривая каждую морщинку на лице.

— Это ненормально, когда люди вымещают всю свою злость и неприязнь на других! Ты не виноват в том, что у них проблемы с восприятием того, что им не нравится! Ты не должен позволять им делать с собой все, что им только в голову придет! Что, если они вдруг подумают, что тебе вовсе не нужны глаза? Или налысо обреют? Что ты будешь делать? Позволишь им это?!

Я кричал на него, что есть мочи, надеясь, что мой голос все-таки дойдет до его разума. Я хотел, чтобы он хотя бы задумался над моими словами, но все, что он сделал – просто покачал головой из стороны в сторону, чем выбил весь воздух из моих легких и ввел в ступор.

— Нет, — тихим голосом проговори лон. – Я в корне с тобой не согласен. Давай на этом остановимся и больше не будем это обсуждать, ладно?

Лучше бы он тогда на меня накричал.

Я послушался его и больше не заводил разговоры на эту тему, но и бездействовать, пока ребята предпринимали попытки в очередной раз публично его унизить, не мог. Тогда я молча стал защищать его. Не в открытую, конечно, но так, чтобы они понимали, что до тех пор, пока я рядом с ним, им лучше даже не смотреть в его сторону. Мы поняли друг друга.

Я старался быть рядом с ним двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, лишь бы быть уверенным, что ему ничто не угрожает и он в полной безопасности. Такое рвение защищать тех, кто не в силах постоять за себя сам, было мне не в новинку, но впервые оно было таким сильным. Наверное, в глазах брата я выглядел, как та глупая белка из мультфильма, носящаяся со своим желудем, но меня мало это волновало. Единственное, чем был занят мой мозг, – идея защищать его так долго, как будет возможно.

Так проходили дни и недели, месяцы складывались в годы.  Каким-то образом нам удалось совсем отдалиться от тех, кто был  его обидчиком, полностью. У нас с ними не было абсолютно ничего общего, кроме кабинета, в котором у нас проходили уроки. Все шло как нельзя лучше, и я этому действительно был рад, но один день все изменил. Не могу сказать, был он хорошим или плохим… Просто произошло много разного, поэтому никакого однозначного определения ему подобрать нельзя.