-Я прекрасно тебя вижу. Твои глаза блестят. Ты снова плачешь?

-Нет. Я счастлива.

-Правда? И тебе больше ничего не хочется?

Он спрашивал очень серьезно, так серьезно, что я поняла — мой ответ сейчас очень важен для него. Гораздо важнее нахлынувшей страсти.

-Я хочу… Я хочу, что бы ты… любил меня, не смотря на войну, на все обстоятельства. Какая разница, можно или нельзя, время или не время сейчас для этого! Я хочу быть с тобой всегда, каждую минуту и когда ты завтра уедешь, мне станет страшно и невыносимо одиноко, как бы ты меня ни успокаивал… Скажи мне! Скажи, если это есть, если это правда! Тогда ради этого я поберегу себя и вернусь.

-Я люблю тебя, мой Сержант. И мне уже ничего не важно, кроме этого. Девочка моя, я очень тебя люблю!

И приподняв с пола, он понес меня к кровати.

Я не чувствовала ничего, кроме его объятий, его горячих, мягких губ, целовавших меня, и меня несло к нему так сильно, что когда я всей кожей своей ощутила его тело, я опять заплакала. Он был мой, только мой! И он ласкал меня, что-то шептал, гладил по волосам и утирал мои слезы, а потом вдруг повернул на живот, положил на одну свою руку, а другой провел по спине, по шраму. Наклонился и я почувствовала его губы.

-Помнишь? — спросил он.

-Да, — откликнулась я. — Я помню твои слова, а еще больше помню, как мне хотелось, что бы…

-Я и говорил тогда о себе. Один Бог знает, отчего я был тогда так уверен, что ты будешь моей. Только моей!.. Может, потому что, увидел твои глаза в то утро, когда пришел к тебе во второй раз, — он говорил и все гладил, целовал и снова гладил мой шрам. — Я не могу этого объяснить, но вопреки любым ожиданиям, особенно в тех стенах, в том положении, что ты находилась, в твоих глазах не было ни капли страха, отчаяния, тоски или отчуждения. Твои глаза улыбались.