Затупившийся карандаш медленно выкатился из руки хозяина, когда тот, одурманенный жаром, закрыл глаза. Это тут же его разбудило. Пару секунд мужчина искал пропажу, и, найдя ее, внимательно, даже как-то строго вгляделся, словно хотел отчитать. Он взялся за походный нож, лежащий поодаль, и, бережно, но быстро снимая стружки, начал затачивать несчастный карандаш. Пара минут — и он уже сверкает своим острым носиком, а хозяин довольно смотрит на него, гордится. Отложив нож, он снова берет блокнот и продолжает записывать в нем мысли, не отпускающие ни на секунду.

Стрекотание кузнечиков посреди тишины прерывается громким, пронзительным восклицанием мальчишки. Мужчина вздрогнул, пару секунд прислушивался. Все так же стрекотали кузнечики. Он снова тяжело вздохнул, видимо, от жары, и, покачав головой, продолжил писать.

— Дядь! — снова прокричал мальчишка, подбегая к нему; он мягко упал на траву рядом, с любопытством уставился, — дядь, ты чего тут забыл посреди жары, а? Спекёшься, как порося на костре!

— Соблюдай субординацию, Гин, — терпеливо произнес мужчина, не отрываясь от своего блокнота, — я твой учитель.

Мальчишка смутился, вжал голову в плечи и опустил взгляд на траву, словно в ней было что-то интереснее, чем в заветном учительском блокноте.

— … Вот вроде взрослый, а маленьких обижаешь. Не стыдно? — обиженно спросил он, покачиваясь из стороны в сторону; парнишка глянул на учителя исподлобья и расцвел: на его губах была улыбка!