Промозглым лондонским вечером, когда фонарщики уже почти зажгли уличные газовые фонари и часы на Вестминстерском аббатстве пробили девять, в доме 221-бис по Бейкер-стрит царил хаос. Пользуясь случаем, что доктор Ватсон вновь задерживался у какой-то роженицы, а её знаменитый квартиросъемщик сыщик мистер Шерлок Холмс опять пропадал в доках, исследуя воздействие опиума на человеческий организм, миссис Хадсон затеяла большую уборку.
Тут надо сказать, что в последнее время у знаменитой пары, не супружеской, как, наверное, кое-кто подумал, а частно-сыскной, дела шли из рук вон плохо. Преступники в Лондоне измельчали окончательно и, зачастую, мистер Холмс расследовал банальную кражу носков из какой-нибудь лавочки на Кинг-кросс. Знаменитый сыщик, чихая от пыли, пару минут ползал с лупой по полу магазинчика и затем, встав, обращался к Лестрейду:
—Это же элементарно, инспектор! Кстати, как здоровье вашей супруги?
—Утром мы виделись с ней за столом, Холмс.
—Прекрасно! Передайте ей мой поклон. Однако к делу! Преступник – это мужчина высокого роста, лысоватый, курит сигару, ленив и неаккуратен, потому что пепел сигары разбросан по всему полу. Вы видите, Ватсон? Тут, за конторкой, в достаточно неудобном месте стоит пепельница. Но аккуратный человек ей бы воспользовался…
—А неаккуратный? — Ватсон заинтересованно нюхал пепельницу.
—Наверное бы, нет, — задумчиво произносил Шерлок Холмс, — впрочем это не так важно, потому что всё это… элементарно.
При этом слове Ватсон, строчивший без перерыва в блокнот великие слова своего друга, замирал в экстазе, Лестрейд почесывал в затылке, а Холмса со скоростью экспресса продолжало нести дальше:
—Затем, наглый преступник, пользуясь тем, что хозяин отлучился за веником, что бы убрать пепел с пола, просто переоделся в новые носки за этой ширмой. Почему я так решил? Да вот же! Вот же его старые носки, Лестрейд. Советую отправить их на экспертизу. А как поживает ваша супруга?
—Утром мы виделись с ней за столом, Холмс.
—Странно!
—Пожалуй, вы правы Холмс! — говорил Лестрейд, давно привыкший к неординарному ходу мыслей Холмса, — Это очень странное преступление и при том извращенное.
—Конечно же, Лестрейд! Преступник опасен и коварен. Вместо того что бы огреть хозяина кочергой, стоящей у стены… кстати, смотрите какая удобная ручка, так сама в руку и просится! Вместо этого, он начинает сорить пеплом, лишает нас трупа и интересного расследования! По-моему, это гадость с его стороны! А как поживает…
—Утром, — теперь медленно и по слогам, говорил Лестрейд, — мы виделись с нею за столом!
—Я все понял! — вдруг выкрикивал Холмс, потрясая лупой, — я все понял, друзья мои! Поздравьте меня!
Ватсон и Лестрейд тут же бросались с рукопожатиями к Холмсу и трясли его, как мальчишки грушу.
—Гениально! — глядя собачьим взглядом на друга вопил Ватсон.
—Скотланд-Ярд выражает вам признательность! — вторил ему инспектор.
Холмс недоуменно взирал на них и вырывался.
—Господа! Стойте, господа! Я вспомнил, где я вчера был! Я был не у вашей супруги Лестрейд!
Следовала пауза и замешательство окружающих. Затем Лестрейд бурчал:
—Ну, спасибо, Холмс!
—Да, пожалуйста! — снисходительно кивал Холмс и обращался к Ватсону, — Не поиграть ли мне на скрипке, чтобы подумать, а?
Ватсон с кислым выражением лица доставал клееный-переклеенный инструмент и передавал его в руки гения. Холмс жевал губами, сплевывал на пол и, наконец, устраивал скрипку на плече. Затем, обводя торжествующим взглядом настороженных окружающих, проводил смычком по струнам. Обычно Шерлок играл, как он сам называл это тоскливое визжание, около пяти минут. На это время Лестрейд впадал в глубокую депрессию, Ватсон обливался слезами умиления и тихо сморкался, констебли Ройс и Гопкинс держались друг за друга мгновенно вспотевшими руками, а потерпевший, он же хозяин магазинчика, был готов забрать обратно своё заявление. Когда же Холмс заканчивал своё выступление последней финальной руладой, оцепенение у всех проходило, им снова хотелось жить (желательно подальше от Холмса и его скрипки) и они награждали гения шумными одобрительными аплодисментами. Холмс, величественный и недосягаемый, как архиепископ в день коронации, кланялся и подводил итог расследования:
—Я подумал и решил: мой ум сделал все что мог! Лестрейд, у вас есть описание человека, и говори я с кем другим, я считал бы, что этого достаточно! Но вы несклонны к здравым рассуждениям, поэтому даю наводку – он живет в Сити, Мургейт 64, вход со двора звонить два раза. Если он не пьян, то не опасен, и вы справитесь без меня и Ватсона. Кстати, а как поживает ваша супруга?
—Холмс, это была не моя супруга!
—Да?! Тогда чья же? Впрочем, все было довольно элементарно, так что не буду себе и голову ломать. Ватсон! Ватсон, очнитесь и выпишите счет Лестрейду за мои услуги. Не забудьте включить туда услуги кэбмена и плату за мой эксклюзивный концерт, а так же впишите стоимость обеда в лучшей забегаловке в Сохо. Мы будем там обедать.
Доктор быстро оформлял бумаги, прикладывал к ним штамп с подписью миссис Хадсон, которая и не подозревала, что её подпись давно уже ставиться на многих финансовых обязательствах и расписках мистера Холмса, а так же рецептах Ватсона и протягивал Лестейду. Тот пытался вчитаться в мелкий бисерный почерк личного хрониста мистера Холмса, но ему не давали сосредоточится. Ватсон тыкал ручкой в крупные цифры «итого», а Холмс вновь расчехлял скрипку. Инспектор, быстро соображал, что последует дальше, и выписывал им чек.
—Давайте сюда мои деньги, инспектор. —Говорил Холмс и уходил по-английски, то есть не прощаясь. Ватсон семенил следом.
На улице Холмс и Ватсон, как два прогуливающих занятия школяра, резво удалялись на одну из боковых улиц. Затем, держа друг друга под руки у кромки грязной лондонской мостовой, они ловили кэб и действительно ехали в Сохо. Причем спорили отчаянно. Ватсон предпочитал варьете, а Холм более прозаичную обстановку великосветского бардака.
—Но кто же живет в Сити, на Мургейт 64? — вопрошал Ватсон, когда друзья, потянув на спичках, определились в выборе.
—Это же элеме….
—Короче!
—Мой брат Майкл! Га-га-га! — говорил Холмс и заливался своим надтреснутым
смехом. —Надо сказать, Ватсон, что он клептоман, он курит сигары, он высокий, он лысый и не аккуратный!
—Холмс вы гений! Как вы его вычислили?
—Это же…ну, да вы знаете! Никак я не вычислил. Просто я сам навел Майкла на эту лавочку. Знаете, зашел к нему на недельке и сказал, что там новая партия носков. Этого было достаточно. Потом, на месте кражи, я нес околесицу, а этот лопух Лестрейд мне верил, но главное же не в этом, дорогой друг!
—А в чем? — Ватсон с восхищением смотрел на Шерлока.
—А вот в чем! — Шерлок Холмс помахивал перед доктором подписанным чеком на триста английских фунтов стерлингов и вновь убирал его в карман.
—Однако теперь Майкла арестуют?
—Не думаю, дорогой Ватсон, не думаю! Задержат – да, но арестуют – нет! Помните, как профессор Мориарти проводил надо мною психическую экспертизу? Помните, что он написал в своем резюме?
—Мистер Холмс психически неуравновешенный субъект и шизофреник! — цитировал доктор на память.
—Верно, Ватсон! И ещё там его подпись и большая печать Королевской медицинской академии! Га-га-га!— заливался Шерлок Холмс, — Ватсон! Я отдал справку Майклу!!! Он же тоже Холмс! Га-га-га! Так что с него взятки гладки! А отдуваться придется Мориарти! Га-га-га!
—Гениально, просто гениально…— шептал всю дорогу Ватсон, а Холмс с удовольствием прислушивался к нему.
Таймс в те дни писала:
«…И вновь, мистер Шерлок Холмс показал себя как великий сыщик современности! В который раз гроза лондонского преступного мира раскрыл тяжкое преступление против человечества! Задержанный преступник был пьян и сознался в содеянном. На очной ставке он был узнан потерпевшим. С потерпевшим работал инспектор Лестрейд и сумел заставить того узнать мошенника. Но, как выяснилось позднее, у преступника оказалась справка о психической неуравновешенности. Так что, скорее всего дело будет закрыто…»
