Луций: (Задумчиво) Я едва помню матушку, мы ведь были совсем маленькие тогда… И где же она теперь?

Цецилия: Я не знаю. А ты помнишь, как она вдруг исчезла?

Луций: Я помню, что бегал по дому, заглядывал всем в лица и спрашивал: «Где мама?». Но никто не отвечал мне. Слуги отводили глаза и молчали.

Цецилия: Так вот, она жива. Но отец изгнал ее из дома за то, что она обратилась к Какому-то неведомому Богу. И вот здесь у меня то, что она просила отдать нам. (Достает свитки)

Луций: Что это?  Какие-то письмена. (Пытается прочесть) Эх, ничего не видно! Огня бы сейчас!

Цецилия: Спрячь это. Может быть, эти свитки помогут нам найти ее. Правда они очень старые, я не знаю что там написано, но за столько лет многое изменилось. Все эти годы они хранились у Юнии. Матушка сказала ей, что один предназначен тебе, а другой мне.

Луций: А какому Богу поклоняется наша матушка?

Цецилия: Я не знаю… только это не римский и не греческий Бог. Юния говорила, что отец очень гневался. Но матушка была тверда и не переменила своей веры. И тогда отец выгнал ее, запретив видеться с нами, чтобы мы не заразились ее верой.

Луций: Если бы можно было найти ее!..

Цецилия: Я не очень на это надеюсь. Да и как мы узнаем друг друга? Мы же изменились за это время, и она тоже изменилась. К тому же мы отвыкли от нее и почти не помним ее лица…

Луций: Ее черты и правда стерлись из памяти. Я помню только, что она очень милая. Один раз к нам приехало много гостей, и были какие-то дети — мои сверстники. И вот они стали спорить между собою, чья матушка красивее. Нам было года по четыре. Каждый рассуждал, что вот его матушка самая красивая. А я не спорил ни с кем. Я молчал. Мне было их жалко. «Ну о  чем они спорят? — думал я — разве могут их матери сравниться с моей? Ведь моя матушка самая красивая!» Я молчал и тихо радовался, и не стал говорить им, чтобы не огорчать их. Все-таки они гости. Мне было четыре года! Никого в жизни не любил я так сильно, как ее. Я ею гордился.