— Чем вам не нравится акварель?
— Ненадежный инструмент. Все стремится расплыться и размазать края.
— А, вы про это. Меня учили рисовать вот так, по мокрому. – она показал на свой рисунок. – Еще минуту назад он смотрелся по-другому. Но ветер высушил его, и что-то поменялось. Непредсказуемо, как в жизни. Мне так нравится.
Я посмотрел на нарисованное море, и мне показалось, что оно стало, как-то строже.
— Чудеса, — искренне удивился я.
— Я вы можете рисовать? — спросила миссис Донахью.
Этим вопросом меня прострелило насквозь. Там, в прошлой жизни мне приходилось сидеть с внуком, а дочь не разрешала показывать ему мультики. Приходилось выкручиваться. Я доставал карандаши, фломастеры, черновики, которые с работы приносила дочь, и мы вместе с внуком заполняли их своими «творениями». Он – по-своему, я – по-своему.
— Немного могу.
— Нарисуйте что-нибудь!
— Но где?
— Ну, хотя бы прямо на моем рисунке.
Я подошел ближе к этюднику и оказался почти вплотную к этой молодой женщине. Она не отодвинулась.
— Но тогда, возможно, я испорчу его, — сказал я, глядя в ее такое близкое лицо. У нее были черные, соболиные брови, прямой нос, тонкие губы, а зеленые глаза игриво смотрели из-под шляпки.
— А, вы постарайтесь, — она все же сделала шаг назад.
Я пожал плечами. Снял рисунок, нашел немного свободного пространства на столе этюдника, взял карандаш и начал.
— Что это? – изумилась миссис Донахью.