-Аригато…Муля!
Я морщусь от отвращения, ощущая долгий привкус сладковатого перемороженного мяса во рту и тяжело дыша, гляжу в ее бездонные черные глаза, в глубине которых вспыхивают искорки инфернального огня. И ощущаю мягко окутывающее меня согревающее тепло, исходящее и от них и от её улыбки.
-Сумимасэн. ( Извините.) – состроив невинные глазки, виновато говорит она. И снова улыбается.
— Дай дзёбу дэс (Ничего страшного). Ты какой уже день меня кормишь этим и каждый раз извиняешься, — ласково говорю я и глажу ее по голове, по ее длинным почти до пят прямым черным и нечеловеческим волосам:
-Сама-то хоть наелось? Еды надолго запаслась?
Она довольно урчит, улыбаясь и скаля свои зубы, и кивает головой.
— Сорэ-ва маттаку дэс (Ну вот и правильно), — хвалю я ее и говорю: — Все, Муля, давай ищи нам путь. Только прошу когда будешь в другом виде не разговаривай со мной….Иначе я умру.
Она грустно и задумчиво несколько минут смотрит в окно, прижавшись щекой к моей руке а, после улыбнувшись, принимает иной облик и, подойдя к окну, бросает на меня взгляд и кивает головой.
-Только не давай мне спать.…Пожалуйста.
-Дерьмо. Дерьмо! Дерьмо!.. Все одно, дерьмо, — ворчу я спросонья: “Прости боженька, меня грешного, что ругаюсь как крестьянин какой поутру или юный семинарист на экзамене по сопромату искусственных материалов. Просто сегодня еще рот с мылом не полоскал и зубы не чистил “. Я рассмеялся, вспомнив в этот момент Мульку, и как она описалась в кабине: “ Ну что можно взять с маленькой девочки-котенка? Ребенок же еще. Заставил убрать за собой — она и убрала. Приволокла листья лопуха и размазала ими сачки по всей кабине, а заодно и сама вся вымазалась. И стоит такая вся довольная урчит, лыбиться склонив голову набок и сощурив глазки. Потом правда весь вечер капризно носик морщила и через каждые пять минут напоминала что “тутки фу, пахет не вкусненько” и пора снова ‘’ лопушками полик пометать”. А куда там, что подметать, если в кабине на аршин золы и сажи, которые продолжают осыпаться с меня и обгоревшего оборудования. …Для нее слова хорошо и вкусно были почти словами синонимами стоящими где-то рядом со словами ‘’ ам-ам” и еда. А слова нельзя, больно и плохо были чем-то “далеким-далеким” для ее понимания, которые я сам якобы придумал, чтобы с ней поиграть. Она понимала только простые и рациональные слова, независимо от того на каком языке мы с ней разговаривали. Но я даже и подумать не мог, что на самом деле Муля обладала такой тонкой и сложной душевной организацией — просто она не знала, как называть те или иные свои чувства и эмоции. Ей не было в этом необходимости. А может быть, они были настолько сложными, что у людей просто не было для них никаких определений и значит, не было и понимания и названия.
