Мэри молча кивнула, все еще не очень понимая, к чему Брэндон клонит.
-Так вот, вы, Мэри, вашими рисунками, вашим видением нас оказались способны напомнить, как мы говорили, как мы, «Королевский Крест» пели всему миру о том, что дорого нам, о том, что подарила нам эта жизнь. И пели так, наверное, что это казалось для многих настоящим Волшебством. Понимаете? И возможно, если люди увидят ваши картины, если они смогут почувствовать то, что почувствовал, например, я, благодаря вам, мы снова сможем стать для всех живыми, настоящими, способными любить и… уговорить, как кто-то сказал, «… закатное солнце спеть». И мне не надо объяснять вам, насколько это важно для каждого из нас четверых!.. Впрочем, возможно, и не для каждого.
Брэндон вздохнул, налил себе и Мэри еще кофе и сделал пару глотков.
-Беда в Ричмонде. Я уже сказал, что он сейчас, а вернее, уже довольно долгое время, чем дальше, тем больше, какой-то сам не свой. Когда вы познакомитесь с ним, а он вовсе не против этого, как вы пугались, вы увидите совсем другого Ричмонда. Не такого, каким видели его, когда писали его портреты. Видели правильно, таким он и был когда-то! Но что-то с годами изменилось, что-то сломалось, и мне страшно при мысли, что это навсегда. Страшно, что угасает, если не угас совсем тот огонек, который горел в нем, в том белокуром, безудержно обаятельном парнишке, которого мне когда-то представили, как возможного нового ударника для нашей группы. И если огонек этот все же, еще не угас, вы, именно вы, Мэри, должны не дать ему погаснуть. Вы понимаете меня?