Он достал из печки уголек, оторвал кусок газеты, видимо добытой дядей Томом во время разведки, коротко написал Марии записку «Спасибо за заботу, я должен спасти отца. Твой сын Дин». Слово сын он три раза перечеркнул, просто в момент написания думал как хорошо быть чьим-то сыном.

Дин в последний раз оглянулся на поселение и устремился в лес. Никто его не останавливал, женщины были заняты хозяйством, дети в школе, а те, кто его видел могли подумать что он идет за грибами, за водой, ну или просто по нужде. Он за эту неделю вычислил в какой стороне охотились Эрик и дядя Том, рассчитал сколько ему идти до дерева с рюкзаком, вспомнил, что спрятал отцовскую карту в дупле этого же дерева.

Шел он долго, иногда оборачиваясь, надеясь, что его не догоняет никто из общины. Но его никто и не догонял. Но в глубине души Дин чувствовал слабое, но все же ощутимое чувство незащищенности и беспомощности. На секунду он даже подумал, как хорошо было бы сложить лапки и плыть по течению жизни, перестать бороться. Вот догнали бы его старейшины, наказали за побег из общины, заперли бы в «голодной камере» на пару дней, и не нужно идти на подвиг. Дин читал книгу о средневековых рыцарях и их подвигах, и часто думал, что происходит у рыцаря в душе, когда тот идет на бой. Вряд ли он думает «Какой я молодец, всех спасу и войду в историю». Вот и сейчас Дин пытался представить себя рыцарем в железных доспехах, идущим на подвиг спасать отца. Но чувство безмерной гордости за себя не возникло, наоборот, тут же заныла еще не восстановившаяся рука, зачесалась пятка, заурчал желудок.