Через тропы лесистого пригорка, с высоты башни открывался вид на водохранилище Кротон. Димитрос стоял у входа в аркады южнее 79-ой улицы, где он ожидал встретить Соню. Самым примечательным местом в парке был большой пруд, окруженный роскошными ивами, похожими на сказочных дев. На смотровой площадке с видом на озеро и миниатюрный замок, стоя у парадной лестницы, он заметно нервничал. На балясинах перил лестничных маршей можно было увидеть животных и растения. Солнце и кричащий петух сменялись совой и летучей мышью. Несбыточное и необычное. Когда приходится бороться или отступать, встречается одно с другим. В осенний день под многовековыми дубами с жёлтой листвой кто-то полагается на свои жизненные планы.

Со стороны променада, возле лестницы у столбика с изображением ночного светила, его встретила – круглолицая Катя из бара. Оба постояли на ступеньках, с которых медленно подались через переход с исчезающей позолотой и с протечкой на потолке.

Богато украшенный туннель оказался из песчаника с резными панно и балюстрадами, колоннами и арками с изображением птиц и зверей. Когда они вышли, перед ними открылась площадь с широкими лужайками, живописным прудом, редкими деревьями и лугами.

Балюстрада и стены террасы были все исписаны граффити и самодельными резными надписями. В фонтане плавали пивные банки и прочий мусор. Песчаник серо-голубого оттенка, из которого была сделана фигура ангела, – не представлял большой ценности.

— Знаете, какой их общий вес? – спросила Катя.

— Нет.

— Пятьдесят тонн.

— Не знал.

— Правда, за минусом оторванных плиток где-то ещё минус двадцать тонн.

Иерусалимская купальня из керамики и бронзы. В центре экстерьерной композиции стояла женщина из серо-голубого известняка – фигура ангела, с расправленными крыльями. В воде плавали лилии с пустыми пивными банками.

— А не слишком она мускулиста для женщины? – спросил Димитрос, когда они стояли перед бассейном, в который с многоуровневой каменной чаши падали белые вихрящиеся струи.

— Ей нужны силы, для возмущения водных масс, превращая их в целебные, – ответила Катя, как будто кормила с ложечки маленького ребёнка. — Руководитель попечительской организации, по совместительству – глава фондовой биржи, сумел собрать частные пожертвования на его строительство.

Они обошли фонтан со всех сторон, и увидели, что лучшее оружие против вандализма – четыре херувима в виде сдержанности, чистоты, здоровья и мира. На мгновение Димитрос почувствовал, что совершает крёстный ход, в котором ему приоткрываются символы пуританской этики.

— Соня так и сказала, что занята? – спросил Димитрос Катю, глядя на оставшийся фундамент здания метеостанции.

— Она спросила, когда вы улетаете.

— Завтра, – ответил Димитрос. — Завтра… Соня ещё что-то сказала? – обратился к ней Димитрос, заглянув в глаза.

Катя скатилась в какую-то нерешительность и не знала, что ответить. Парк заполнился воскресными отцами, которые пришли навестить детей.

— Больше ничего.

— Так значит этот фонтан с целебной водой? – спросил Димитрос, у которого времени понять, что это происходит с ним, а не с кем-то другим, хватило сразу, как только он увидел Катю в парке. — Почему же за ним не следят? Или целебная вода уже никого не интересует?

— Городские власти это мало заботит. Они перенаправили средства, чтобы погасить безработицу.

— А давно вы перестали диск метать в лёгкой атлетике, Катя?

— Ещё в студенческие годы.

— Вы голодны? – вдруг спросил её Димитрос, но, представив хохочущего Оскара, довершить начатый жест – приобнять непринуждённо свою спутницу он не решился.

Они пошли дальше, огибая пруд вдоль извилистых дорожек, которые сменяли друг друга обрамлёнными высокими деревьями и лужайками, и у озёр с лесистыми островами вышли к каменистому утёсу. Лужайки теряли травянистый покров, превращаясь в вытоптанные поля. Аллеи наоборот, покрывались мусором и зарастали травой. Погибшие растения подолгу не убирали, некоторые мосты требовали ремонта, часть скамеек лежала опрокинутыми. Шедевр ландшафтной архитектуры, превратившийся в пыльный котёл днём и опасную территорию ночью. Ступени и причалы террас были покрыты граффити, а лужайки Sheep Meadow напоминали вытоптанное поле, замок Бельведер закрылся из-за многократного вандализма, а в пруду плавали всё те же банки из-под пива.

В гриль-бар Vista Rock они заказали барбекю, побаловав себя красным Шато Мерло. Мысли постепенно начали приходить в порядок, по крайней мере, так показалось обоим, и они уже во всю обсуждали то, о чём ещё час назад, стоя у фонтана, не могли помыслить. Димитрос произнёс небольшой тост:

— Общение с тобой, Соня, ох, пардон, Катя, ещё раз доказывает, что я тебя знал всегда. Есть такая теория замечательных людей, которых ты встречаешь где угодно, даже в городском метро. Стоит только перекинуться с ними парочкой фраз, как становится понятно, свой ты для них, или чужой.

— Мне кажется, любому человеку хочется решить для себя этот вопрос родства душ, и что им нужно в этой жизни. – Катя смотрела на него глазами юной девы. У Димитроса промелькнула искра. Она спросила его: — Если бы тебе пришлось писать продолжение истории о Ромео и Джульетте, как бы ты её написал?

Димитрос поставил бокал и принял вид мученика в ботаническом саду:

— Я бы тут же погрузил этих двоих в работу: во всё, что не связано с домашним очагом. Выдал бы им лопаты и заставил бы копать землю в два слоя.

— По-твоему, они должны встречаться на общественных работах? – засмеялась Катя.

— Нет. Это не потому, что я не хотел бы показать всю близость их отношений, а потому что даже описание семейного очага – являлось бы для меня табу.

— Табу?

— Да, неприступной крепостью… В противном случае, когда герои погрузились бы в домашний быт, пришлось бы, как бы это сказать, их из него вытаскивать, прикрывая их косяки: в этом случае я бы превратился в придумщика, а не в автора, который уважает законы бытия.

— Человеческая природа же потянет к уюту и прибежищу, к благу, не согласен? – Катя взяла салфетку со стола и удалила со своих губ остатки вина. Теперь она слушала рассуждения Димитроса о живучести образа, в теме которого тот оказался настоящим экспертом:

— Максимально приближая ситуацию к реальной, жизненной, я бы … – Димитрос замолчал, поглядев на Катю.

— Ну, приближая ситуацию к жизненной, что? – вернула его к разговору мастер спорта по метанию диска.

— В общем, нашлись бы неглупые авторы на моём месте, которые бы написали целую главу про то, как наконец Ромео и Джульетта обрели счастье и душевный покой. Но мы говорим о художественной стороне вопроса, а значит, было бы справедливо дать героям полную свободу, чтобы можно было получить от жизни наслаждение, а потом, по закону жанра – всё равно их развести.

— А как же вера во всё хорошее? – Катины щёки погрустнели.

— Вера. Именно её прокрутили в стиральной машине человеческий грязи. Потом достали чистым белым полотном, в которое нарядили человечество. Не будь этого полотна, у граждан не было бы мотивации для очищения через семейные неурядицы. – Видно было, что вино ударило Димитросу в голову. — Однако, такой задачи ты мне не ставила, спросив меня, как бы я написал продолжение истории о любви. Так что, обойдёмся теми ресурсами, которые имеются под рукой.

Катя почувствовала, что Димитрос напрягся; она вдруг потянулась к нему и сказала:

— Ух ты, у тебя над головой белая омела. Помнишь, с чего всё началось? – Димитрос помотал головой. — С города. С большого города… Я ещё тогда подумала, что подобное притягивается к подобному. Люди все приходят в эту жизнь друг к другу, чтобы что-то изменить в себе, показать лучшие свои стороны. Если ты умираешь, то к тебе приходит спаситель; а если ты жертва, то к тебе придёт тиран. К ребёночку приходит родитель; а я к нему не успела подойти. – На мгновение она опустила голову, но тут же с еще большим задором и честностью, посвежев, произнесла: — Поэтому, в фонтане – исцеляющая вода; а ты – неопытный пловец, а я – твоя спасительница.

Посчитав, что Катя любит разговаривать шарадами, Димитрос решил не выглядеть каланчой, сложившейся через стол, а поменять местоположение, устроившись поудобнее к девушке на её кожаный диванчик:

— То есть, ты хочешь сказать, что… – но не успел Димитрос договорить, как Катерина, взяв его за обе щёки, притянула к себе и крепко поцеловала. Затем оттолкнула его от себя и продолжила, как ни в чём не бывало:

— Если он конечно, примет её, а не пойдёт дальше тыкаться в стену. Чтобы измениться, нужно самому этого захотеть, редко люди исправляются. Кстати, я заметила, если жертва перестаёт страдать, то и тиран от неё отступает. Так что, если смотреть на дальнейшее развитие чьих-либо отношений, то тут обязательно кто-то кого-то забивает, если только не остаться в роли целительницы или просто радоваться, ну или отправиться спасать других… ну или… 

— Или чтобы его не постигла участь бога Бальдра, который упал замертво от побега омелы, пробившей его грудь, – теперь Димитрос притянул Катю, и оба сошлись в поцелуи, в котором, однако, был смысл происходящего. Перед глазами поплыли лесистые пригорки, ангел с целебным источником, пруд в древнем Иерусалиме, и взгляду вновь открылись крутые холмы и извилистые тропинки, которые повели их через павильоны минеральных вод и молочных продуктов, через карусель, обратно к фонтану Бетесда.

На обзорной площадке живой природы, минуя центр помощи посетителям, молодые люди зашли в магазин сувениров, где Катя преподнесла Димитросу брелок в виде маленькой статуэтки «метающая диск»:

— Я хочу, чтобы эта фигурка символизировала нашу встречу. Когда ты посмотришь на неё, то реши, нужна ли тебе такая.

Катя прижалась к Димитросу, и он опустил свой подбородок на её тёплую голову.

— Помнишь сказку про горох? – спросила она его. — Когда его посадил старик и начал следить за его ростом. Когда горох достиг небес, старик заснул, а горох у него своровали птицы. Чтобы старик не нервничал, ему бог выдал золотые лапти, которые он тут же отдал в залог, а потом не смог их выкупить обратно.

— Не слышал такую сказку.

— Всё это закончилось тем, что теперь строят небоскрёбы, чтобы собирать плоды прежде, чем их сорвут другие.

Димитрос поднял порозовевшее личико Катерины и посмотрел в её серые глаза, заметив небольшой шрам над бровью.

— Бедным рыцарям не место в нашей жизни, Катя. От них нет никакого проку, они портят статистику, а я её раскручиваю как спираль… Шрам от диска?

Катя смотрела на него какое-то время затем поправила чёлку и сказала:

— Если бы крыши наших домов были прозрачными, то лёжа в кровати, мы бы не задумывались над тем, наслаждаться ли нам ночным небом или нет.

— Небоскрёбы строят из-за экономии пространства, это я знаю точно, – потянулся к земному Димитрос.

— Удачи тебе!

— Спасибо, Катя.

— Помни только, что нельзя пролистать своё счастье. Подумай, каково сейчас этому воскресному отцу. Пока они навещают своих детей, их бывшие жёны оформляют совместное опекунство. Юристы своё не упустят, и каждому нужно выбираться из темноты.

— Они всю жизнь считали круглый ноль на своем счёте. А могли бы жить в пентхаусе со своими подругами. И потом они полные неудачники, раз ошиваются в парке; от них требовался сильный ход, а они разменялись на чувства.

Катя отвела руку Димитроса от лица:

—  Разве чувственность – это плохо? – посмотрела она на него.

— Это не плохо, но слегка старомодно, когда на кону – вопрос выживания. – Димитрос почувствовал, что зарывается и решил исправиться: — Люди перестали любить, потому что столкнулись с пограничной ситуацией.

— Что ты имеешь в виду?

— Вера в собственные силы, Катя, намного круче, чем истуканы из кристаллического сланца.

— Значит ты не поверил в силу фонтана?

Какие мы разные! Решили воспользоваться свободной минутой и погулять в парке. Он приехал провести переговоры и встретился с напарницей Сони из картинной лавки. Недвижимость, переговоры… Катя – её белая кожа; серые глаза с рыжим ободком вокруг зрачков; светло-русые волосы, круглое лицо, розовые губы и шрам над выщипанной бровью: хозяин схватил её однажды и ударил сувенирной подставкой по лицу. Хотя при её крупном телосложении она способна постоять за себя; заставить поверить, что всё в жизни – случай среди обычных людей. Мы поняли, что мы – разные: Димитрос не изменится; более того, от общения с ней он лучше не станет; через цинизм она заставит его переступить. Сам же он такую попытку – сорвать с него регалии или лишить мышления менеджера, столь привычного всюду, расценивал бы как – покушение на личную свободу. Опрометчивость, недалёкость. Димитрос попытался бы доказать, что в большом городе нужно быть волком, чтобы тебя не съели. Но в город нельзя въехать на циничном хребте, в него можно только войти с большим сердцем, с каким встречают тебя жители большой деревни.

Отягощённым стальным взглядом мир вцепился в единственного VIP-пассажира. Ожидание – смерти подобно. Если не возжелать свободы, то свобода возжелает тебя, накинув на тебя оставшиеся змеиные кольца.

Исправить ничего нельзя. Можно только измениться в лучшую сторону, стать чувственным, гуманным, но в школе продаж этому не учат. Красота ускользнула от вас, от полноценных, преуспевающих, заурядных, смеющихся над невинностью; вы плывёте по течению и упиваетесь собственной значимостью; намерены плыть и дальше, пока незнакомый город, завидев вас издалека, не заведёт в глухой тупик водных каналов, за которыми вы уверуете наконец в обречённость. Как судьба обманчива, скажете вы! Лживы наши мысли и представления, вот как звучит колокольчик при входе в лавку на первом уровне бизнес-центра.

Только тогда банковский счёт работает, когда наполнен шестью нолями. Тогда и рай в шалаше работает. Впрочем, для Димитроса не важно, как держаться на плаву: считать ли звёзды или нет; достаточно знать, что их количество всегда бесконечно.

Чтобы спровоцировать нужное поведение, нужно создать реальность, которая будет казаться истинной. Всё очень скверно, чтобы с помощью бульдозера не сделать деньги из воздуха. Димитрос ошибся адресом, по которому уже давно никто не живет.