-Пусть он будет моим! Исцелю я его своей любовью!

                Дельва уговаривает раз, отговаривает отступиться два, но кто же слушает ее.

-Пусть он будет моим! – кричит Алейне, — а не то – руки на себя наложу!

                Дельва пожимает плечами. Она не бог, но бог ей судья. Заговаривает воду, дает её красавице и убегает Алейне…

-Как, граф Миран? – не верит Дельва.

                Еще один грех на душу ведьмы. Не отговорила! Не намешала с водой магической воду простую, чтобы эффекта не случилось. И мертва теперь Алейне. Но разве в том вина Дельвы? Если есть на свете меч, несет ли он вину за всех, чья кровь на него пролилась? Если есть яд, виновен ли он в том, что кто-то выливает его в кушанье врагу?

                Но Дельва все берет на себя. Берет, чтобы не мучились в подземном мире души…

-Ладно, — Дельва берет флакон, наполняет его из черного кувшина смертью, наполняет его из красного кувшина болью, бросает щепотку дурман травы, разбавляет ольхой, перемешивает в котле сосновые иголки, распаляя их и затачивая к смерти, затем мельчит их…

                Готово снадобье, а Дельва учит:

-Он к помолвке прибудет, а ты своего отвращения не показывай. Вышей к его визиту платок, да прежде чем шить, каждую нитку этим смочи. Вышей красиво, как будто бы любишь, а после – ему подари.

                Гостья кивает, не зная даже, на что соглашается и что только милосердие Дельвы отводит ее от ада совести.